После, когда уже все кончилось и возвращались домой, вдруг навалилась апатия, сменившая нервное возбуждение. А теперь отчего-то страшно — вдруг обобранный Михаил Павлович надумает заявить? Возьмет и перепроверит — кто и на каком основании приходил к нему с обыском?
Спал Лыков плохо. Мучили липкие кошмары, в которых Котенев вдруг оказывался не вялым и покорным, как у себя на квартире, а совсем другим: хитрым, неуловимым, злобным и очень сильным. А Кислов и Ворона куда-то убегали, оставив Аркадия вдвоем с Витьком Жедем, который терялся и мог только жалко закрываться руками, пряча лицо, и что-то непонятно бормотать.
Просыпаясь, Аркадий вытирал выступивший на лбу пот, шлепал босыми ногами на кухню и жадно пил холодную воду, надолго прилипая губами к водопроводному крану. Не чувствуя облегчения, отрывался и снова заваливался на диван, с нетерпением ожидая, — пожалуй, впервые в жизни, — рассвета и звонка будильника, когда надо будет снова встать, одеться, выйти из дома и чем-то заняться среди людей…
Утро пришло яркое, солнечное, и Аркадий повеселел. Наскоро побрившись и по укоренившейся привычке прочтя вчерашнюю газету в туалете, он отправился на работу.
В отделе словно ничего и никогда не могло измениться — те же знакомые лица, надоевшие кипятильнички и бутерброды, шахматная доска, спрятанная в ящике стола, утренняя сигарета и болтовня о мелких новостях.
— Посмотришь программку? — заискивающе попросил Суздальцев, подсовывая Лыкову свою работу. — Бьюсь как рыба об лед, а все чего-то не так. И Конырев уже шипит, как перегретый утюг.
Аркадий взял. Как он и ожидал, Суздальцев опять вовсю халтурил, не желая напрягать мозги и надеясь выкрутиться с чужой помощью. Но работать за него Аркадий не был намерен: зарплату каждый получает свою.
— Вот тут напортачил. — Найдя ошибку, он ткнул тупым концом ручки в программу и вернул ее.
— Ну, ты это, голова, — скрывая разочарование, что его незамысловатый фокус не удался, польстил Суздальцев.
— Ага, догадка, как в том мультфильме, — отозвался со своего места Никифоров. — Да бросьте вы эту программку, мужики, хватит горбатиться. Слыхали новость?
— Какую? — сразу же отложил работу Суздальцев.
— Оперативники к нам приехали! Во!
Аркадий хотел спросить, откуда это известно Никифорову, но почувствовал, что не может вымолвить ни слова — в горле словно застрял шершавый ком.
— Да? — живо заинтересовался Суздальцев. — А откуда?
— Думаю, с Петровки, — наслаждаясь произведенным эффектом, солидно пояснил Никифоров, которого Лыкову захотелось обозвать скотиной и треснуть по голове чем-нибудь тяжелым.
— Зачем? — наконец обрел он дар речи и не узнал своего голоса, но на это никто не обратил внимания.
— Вот в этом-то, братцы мои, вся штука, — важно сощурился Никифоров. — Никто и подумать не мог бы. Завхоза нашего привлекают.
— Куда привлекают? — не понял Суздальцев.
— К уголовной ответственности, — меряя его презрительным взглядом, объяснил Никифоров. — Проворовался голубчик. Попарится теперь в тюряге, зато, наверное, есть что вспомнить.
— Откуда ты знаешь? — подходя к окну и прикуривая, спросил Лыков. Пальцы, державшие сигарету, противно и мелко подрагивали, но подступившая вдруг к горлу тошнота уже проходила и появлялось чувство какой-то шальной радости, заставлявшей все внутри вибрировать от чувства освобождения: пронесло!
— Афанасий жаловался в коридоре секретарю парткома, — тоже закуривая и наслаждаясь всеобщим вниманием, рассказывал Никифоров. — Я на «палубу» в туалет пошел: там поприличнее и бумагу дают для начальства, а они как раз около дверей остановились. Я поздоровался и шмыг внутрь, вроде как ничем не интересуюсь, но сам за дверью притих и слушаю. Секретарь вещал, что наш завхоз большие денежки спер. И куда ему, старому хрычу? Все одно в могилку с собой не утянешь.
— У него трое детей, — вставил Суздальцев. — Может, для них старался? А то бывает седина в бороду, а бес в ребро? — Он игриво подмигнул. — Думаешь, для детей?
— Афанасий толковал, что с моральным обликом слабовато не только у завхоза, — весело осклабился Никифоров. — Все мы, выходит, аморальные типы?
— Кто знает? — повернувшись к нему, откликнулся Лыков. — Моралисты трудятся над искоренением злоупотреблений, а достоверно ли, что род людской способен усовершенствоваться? Да и верно ли то, что между нашими добродетелями и пороками есть такая существенная разница?
— Ты это прямо как по писаному, — засмеялся Суздальцев, фамильярно хлопнув Аркадия ладонью по спине. — Я же говорю: голова!
— Зря смеешься, — уклонился от попытки обнять его Лыков. — Это действительно писано Екатериной II в письме к графу Чернышеву. Книжки надо читать, Леня, хотя они теперь недешево стоят. А насчет завхоза… Вдруг ему действительно на прокорм троих детей не хватало? Зарплата у нас не разгуляешься, и еще неизвестно, действительно ли крупные деньги украл? Болтать можно, а вот попробуй жить, когда не хватает…
— Совести у него не хватало, — махнул рукой Никифоров. — А ты тоже, хватил.
— Да? — обозлился Аркадий. — Хватил, говоришь? Наш бедный завхоз попался и готовится, судя по твоим словам, переселиться в тюрягу. Теперь все будут визжать о совести, нравственности, идеалах будущего. А каждому, особенно при наших заработках, приходится выбирать: быть лучше или жить лучше.
— Точно, выбирать приходится, — уныло согласился Суздальцев, — особенно если в магазинах на полках пусто и лечиться ходи за деньги, а дома жена глодает кости и короеды жрать просят. Поневоле ловчить научишься.
— Вот я о том и толкую, — уже успокоился Лыков. — У каждого в определенные моменты идет внутренняя борьба между хочу и могу. Только у сильной личности хочу и означает могу! А если ты не такой, если не можешь, то хлебай навозную жижу…
Увидев, что его собеседники вдруг потеряли всякий интерес к разговору и преувеличенно внимательно уткнулись носами в разложенные на столах бумаги, Аркадий оглянулся. В дверном проеме, как памятник командору, молча стоял Котофеич.
— Здрасте, — бочком, как краб, пробираясь к своему столу, промямлил Лыков.
— Здрасте, — передразнил начальник. Усы у него встопорщились, что обычно служило признаком дурного расположения духа. — Витийствуете? А работа, как всегда, стоит? Кончайте разговоры, делом надо заниматься, делом.
Дверь закрылась, Котофеич ушел. Никифоров и Суздальцев, как по мановению волшебной палочки, оживились и вновь принялись обсуждать перипетии возможной дальнейшей судьбы завхоза, но Аркадия это больше не интересовало. Усевшись за свой стол и отмахнувшись от пытавшихся втянуть его в болтовню коллег, он набрал номер телефона Олега Кислова. Трубку долго не снимали, потом подошел сам Олег и на вопросы Лыкова сонным голосом сообщил, что все нормально.
Положив трубку, Аркадий спустился в машинный зал — пусть там сейчас толкутся люди, пусть нет спокойной обстановки, как вечерами, но ему позарез необходимо задать пару вопросов своей электронной советчице. Авось как-нибудь вывернется, если кто проявит ненужное любопытство…