Понятно, профессионализм, переданный посредством воспитания.
Скептицизма Алины это не поубавило.
Да и сомнения остались, но она кивнула. В конце концов, она же не лечиться сюда пришла, а ради черненького стильного ноутбука, который виднелся на столе.
И оставалось дождаться подходящего момента, но… Но если он не наступит?
— Я… — Алина понятия не имела, с чего принято начинать беседы с психологами. И чем вообще занимаются на таких вот сеансах. — Я никогда не бывала у подобного врача, и…
— И не представляете, с чего начать? — Татьяна Болеславовна понимающе улыбнулась. — Начните с того, о чем вам хочется рассказать.
Рассказывать не хотелось ни о чем.
Но вновь вдруг накатила усталость, такая, что дышать и то получалось с трудом.
— Кем вы работаете?
— Учителем. — Алина выдохнула с облегчением, говорить о работе было безопасно. — Младших классов. Средняя школа, обычная, не гимназия.
— Вам нравится работа?
Нравится ли? Когда-то, несомненно, нравилась. Давно. Когда Алина была счастлива. И дети ее не раздражали. И копошение коллег казалось смешным. И зависть их веселила, и сплетни…
— Раньше. — Она все же села.
Наверное, стоило прилечь, кушетка в кабинете имелась, но Алина не представляла себя лежащей, расслабленной и на духу выдающей секреты этой вот женщине.
— И что изменилось? — спокойно поинтересовалась Татьяна Болеславовна.
Она и внешне раздражала Алину. Такая собранная. Деловитая. Платиновая блондинка с аккуратной стрижкой, которая подчеркивает правильные черты лица.
В ушах — золотые серьги-колечки.
На тонком запястье — часы, явно недешевые. Алина такие в журнале, кажется, видела. И откуда у нее деньги? И почему так получается, что одним деньги, а другим… Другим только и остается, что собственную жизнь по осколкам склеивать, надеясь на лучшее.
Она всхлипнула и прижала ладонь к губам, сдерживаясь из последних сил.
— Извините, что-то со мной сегодня… Я люблю свою работу, люблю детей, они… они благодарные в отличие от взрослых, и тоже меня любят, но просто проблемы… Много проблем и сразу как-то навалилось. Муж бывший… Он не сразу бывшим стал…
Слова прорывались сквозь стиснутые зубы.
Сквозь ладонь, которую Алина так и не убрала. Сквозь ее желание молчать, потому что никто и никогда не решит Алинины проблемы, кроме самой Алины, конечно. А она слишком слабая.
Никчемная.
Татьяна Болеславовна не делала попыток успокоить. К счастью. Если бы начала утешать, Алина точно разревелась бы, а так у нее почти получилось взять себя в руки.
— И-извините…
— Ничего страшного. Значит, не так давно вы пережили развод?
— Да, — в этом признаться легко. Теперь. А когда-то Алина стеснялась своего развода, будто бы он, лучше, чем что-либо, указывал на ее женскую несостоятельность. И скрывала до последнего, правда, смешно было надеяться скрыть что-либо в школе.
— Вы его любите?
— Кого? — Этот вопрос Алину удивил.
— Вашего бывшего мужа.
Любит ли она Стасика? Нет. Ерунда какая! Разве можно любить того, кто предал? Она и спросила об этом у психологини.
— Можно, — спокойно ответила Татьяна. — Вы не представляете, на что способны женщины ради любви… Да и мужчины тоже. Но женщины больше. Прощают. Терпят. Любят, пока любовь не становится зависимостью.
Надо же, Алина никогда не думала о любви как о зависимости.
— Нет. — Она покачала головой. — Я больше не люблю его.
— Но раньше любили?
— Да, — глупо отрицать очевидное. — Слишком даже. Это как не любовь была, а одержимость какая-то.
Татьяна Болеславовна печально усмехнулась.
— Хорошее слово. Одержимость. Но вам удалось от нее избавиться. И поэтому, можно сказать, что вам повезло.
Повезло?
Ночи в слезах. Дни от рассвета до заката, когда время тянется медленно, и с каждой минутой крепнет желание перерезать себе вены, избавляясь от всех мучений.
Когда нет ни сна ни яви, только какое-то серое марево, в котором приходится существовать.
— Полагаю, вы так не считаете. — Татьяна Болеславовна сняла очки. — Но вы теперь свободны. Почти свободны. И были бы совсем свободны, если бы сумели отвязаться от воспоминаний.
Алина кивала.
И старалась не шмыгать носом слишком сильно, а внутри нарастало раздражение. Вот эта женщина, которая, по сути, ничего про Алину не знает, берется судить, что и как будет лучше для Алины. И стоило бы высказаться, но Алина промолчала.
Она сунула руку в карман, стиснула флешку.
Что делать?
Если ей придется вновь вернуться к этой психологине… Второго раза Алина не выдержит, не говоря уже о третьем. Господи, пусть она выйдет. Ненадолго. Макс сказал вставить флешку и досчитать до десяти. Этого хватит.
Пусть выйдет. Ненадолго. А лучше надолго, но выйдет!
И провидение, которое, как правило, оставалось глухо к просьбам Алины, пришло на помощь. Нет, не было ни столпа света, падающего с небес. Ни труб иерихонских. Ни гласа божьего.
Просто зазвонил телефон.
И Алина вздрогнула, заслышав бравурную мелодию. А Татьяна Болеславовна смутилась и даже слегка покраснела, что, впрочем, ей весьма и весьма шло.
— Извините, — сказала она, схватив кокетливую розовую трубку, которая совершенно не вязалась со строгим костюмом и убранством кабинета. — Я на минуточку…
— Конечно-конечно. — Алина с трудом скрыла радость.
На минуточку.
На две. Да хоть на все десять. Главное, чтобы оставила Алину наедине с ноутбуком.
Дверь Татьяна Болеславовна оставила приоткрытой, но сама отошла. Недалеко: Алина слышала, как цокают каблучки по паркету. Ее слух вдруг обострился, а сердце успокоилось. Всего-то надо: сделать шаг к столу. Нога и та ныть перестала, то ли процедуры помогли, то ли повязка тугая, то ли страх обезболил.
Ноут стоял боком.
А вот в разъем для флешки Алина попала не сразу: руки предательски дрожали.
— Успокойся, — шикнула она на себя же, и флешка вошла в гнездо. Теперь сосчитать. Раз, два…
— Да, я начала беспокоиться! — Голос Татьяны Болеславовны доносился откуда-то сбоку. — Ты не представляешь, как я соскучилась…
И эта женщина рассуждает о порабощающей любви. Алина хмыкнула и осмотрелась. Так и есть, окно, завешенное тяжелой портьерой, было приоткрыто. И надо полагать, где-то по соседству располагался балкончик, на который Татьяна и вышла, чтобы побеседовать с ухажером.