— Я прекрасно понимаю, что за тобой следят. Но… послушай, я просто хотела убедиться, что ничего страшного не произошло… И в конце концов, ты мой пациент!
Да ну? А разве подобные отношения не являются прямым нарушением врачебной этики?
— И никого не удивило бы в нынешних обстоятельствах… Ты переживаешь сильнейший стресс…
Вот тебе и профессионал.
Алина досчитала до двадцати и вытащила флешку. Вернулась в кресло и сделала вид, что там и находилась, размышляя над перспективами своей непростой жизни. Потные ладони она вытерла о штаны и глубоко вдохнула.
Нет, конечно, она может солгать, что ее прошлое разволновало, и ей поверят, потому что Татьяне не до чужих проблем ныне.
— Конечно, мы просто… Да, надо подождать, я все понимаю и больше… Нет, не сердись, пожалуйста! Ты же знаешь, как я тебя люблю… Да, очень… Я все сделаю…
С этим Алина могла бы поспорить. Она по опыту знала, как влюбленность сказывается на умственных способностях женщин.
— Но объясни, пожалуйста… Я тебе верю, господи, да как иначе! Верю, но если станут задавать вопросы, то я должна знать, что отвечать, чтобы путаницы не вышло…
Пауза.
И вздох нервный.
— Господи! Ужас какой!
Интересно где?
— Да… я понимаю, но здесь слишком много людей… Кто-нибудь заметил бы, а так… У фонтана… Да… надо было позвонить, но звонки проверят. Давай так, мы встретились случайно, разговорились, тебя не было на сеансе… И да, погуляли в парке, вряд ли найдут свидетелей… Конечно… Да, я тоже очень тебя люблю. И все понимаю. Жду встречи…
Алина вздохнула.
Все-таки и вправду стоило порадоваться, что ее безумие, называемое любовью, покинуло.
Татьяна Болеславовна вернулась.
— Извините, — повторила она, усаживаясь за стол. — Я обычно отключаю телефон, но ждала звонка от одного… пациента. Очень серьезный случай. Глубокая депрессия.
— Да, да, я понимаю…
И надеется, что все получилось, потому что вряд ли провидение расщедрится на вторую попытку.
Макс появился ближе к вечеру, когда Алина уже начала беспокоиться, не забыли ли о ней вовсе. Беспокойство это то нарастало, и тогда у Алины возникало иррациональное желание бежать, то отступало, и Алина чувствовала себя никчемной.
Подавленной.
Она даже поплакала, просто в надежде, что полегчает.
Стало только хуже. И опять появилась подлая мысль, что теперь и Максу она, Алина, больше не нужна. Вообще никому не нужна. Так стоит ли цепляться за жизнь?
— Привет, Линка. Что не звонишь? — спросил он с порога. — Домой поедем или как?
— П-поедем.
От счастья, горького, отравленного какого-то — но все-таки не забыли ее — Алина всхлипнула и разревелась самым позорным образом.
— Ты чего, подруга?
Макса ее слезы, кажется, напугали.
— Уже знаешь, да? Ну не надо… Или ты его еще…
— К-кого? — Алина осознавала, что реветь без причины глупо, но успокоиться не могла. Сидела и размазывала слезы по щекам.
— Стасика.
— А что со Стасиком? — Она шмыгнула носом.
— Так… — Макс смутился. — Умер Стас, вчера еще… самоубился.
— Что?! — Новость была настолько невозможной, что Алина плакать перестала.
— Стас самоубился? Да скорее небо на землю упадет, чем Стасик покончит с жизнью!
— Угу, вот и мне кажется… Так ты чего, не из-за него?
Алина покачала головой и пожаловалась:
— Со мной сегодня целый день что-то… странное. Не знаю. Я с самого утра реву, что ненормальная, по всякой ерунде. И теперь вот.
— Понятно.
— Что понятно?
— Понятно, что нечего было тебя тут оставлять. Домой поедем?
Алина кивнула: ей и самой не терпелось убраться подальше от этого странного места, в котором все вокруг были такие предупредительные и милые, что это вызывало иррациональную злость.
— Ходить можешь?
— Если осторожно, медленно. Но тут коляска есть. — Алина прикинула, что от центра до стоянки она не дойдет. А вот на коляске, так вполне докатит.
— Понятно, — опять сказал Макс. — Вещички собрала?
Она покачала головой: как таковых вещей было немного, и собралась Алина быстро. И возражать не стала, когда Макс ее на руки подхватил, только опять в носу защипало.
— Разревешься — уроню, — пригрозил Макс.
— Не разревусь… Так что там со Стасиком?
— Повесился.
— Когда?
— Да вот вчера вечером… Пока я тебя сюда возил. Потом еще к одному человечку заглянул, порасспрашивал о нашей потерпевшей, и флешечку поглядел…
— И как?
— Есть кое-что интересное, — уклончиво ответил Макс. — Как насчет кафешки? Посидим, поговорим… Накормлю тебя чем-нибудь сладким, а то смотреть страшно. Белая. Тощая.
— Не смотри.
— Линка. — Он усадил ее в машину. — Вот не узнаю тебя! И мне это не нравится. Очень не нравится. Получилось?
— Да.
— Вот и хорошо, я сейчас отпишусь своему приятелю. И будем с тобой ждать, что-то мнится мне, не все тут чисто. Маринка незадолго до смерти искала юриста, грамотного, вроде бы как собиралась подавать на центр этот в суд.
Алина старалась слушать внимательно. Так становилось легче.
— Короче, нашли Стаса только сегодня… Ты ж не будешь плакать? — поинтересовался Макс. — Варька нашла, и в обморок хлопнулась… Женька вой подняла, мол, что творится… Гошка вызвал полицию. Ну там пока то, пока се… Пока опросили всех, протоколы, тело убрали…
— Он не сам, — тихо сказала Алина.
И поймала себя на мысли, что есть совершенно не хочется. А хочется лечь на кровать, свернуться клубочком и накрыться одеялом. С головой.
— Пока официальная версия — самоубийство… От него разило, как из бочки… Вскрытие, конечно, будет. Я шепнул нужным людям. Записку нашли.
— Записку?
— Ну как записку, это раньше от руки писали, а теперь вот на компе печатают. Мол, не могу жить с грехом на совести — это я Марину убил. А теперь осознал и раскаялся. Я не цитирую, просто вольный пересказ.
— Он не… — Алина запнулась, не зная, что сказать.
Грех на совести? Стасикова совесть привычная к грехам, не один десяток несет и еще столько же выдержала бы. А уж признаваться… Даже когда Алина его в постели с рыжей девкой застала, Стасик утверждал, что она, Алина, просто неправильно поняла ситуацию.