Они одновременно прыснули.
– Да я вообще не особенно люблю читать книжки. Но мне очень понравился такой подарок…
– А вполне возможно, он подарил ее тебе, чтобы произвести на тебя впечатление! Ну вы оба хороши! Никак не можете перейти линию старта!
– Просто я по вечерам, чтобы расслабиться, предпочитаю заняться рукоделием или паззл собрать…
– Если бы ты, как я, прочитала эту книгу, ты бы заметила, что там на одной странице, наверху, от руки приписаны строки: «Взор Красоты, на миг мелькнувшей мне случайно! Быть может, в вечности мы свидимся с тобой». И, видимо, они обращены к тебе!
– О нет! – возразила Жюли, шумно вздохнув. – И я ничего не заметила!
– А он все это время ждал, что ты подашь ему в ответ какой-нибудь знак. Неудивительно, что он не решается тебе признаться!
Стелла внимательно смотрела на Жюли, покачивая головой и улыбаясь.
– И тогда он взял и переписал все стихотворение, чтобы посмотреть на твою реакцию. А ты опять ничего ему не сказала!
– Ну я же не знала!
– В следующий раз он подарит тебе полное собрание сочинений Шарля Бодлера!
– О-ля-ля! – воскликнула Жюли.
– А я-то все это время подозревала в этих строчках заговор, какую-то угрозу. Вот глупость-то!
Стелла рассказала Жюли, что сказала ее мать после того, как они обнаружили в книге эту цитату.
– Я из-за тебя стала подозревать Жерома. Я думала, что он предатель, что он опасен, а он был всего-навсего влюблен…
– Значит, ты действительно думаешь, что…
– Я не думаю. Я уверена.
– Так почему бы ему не сказать это мне прямо в лицо?
– Ты хочешь, чтобы он упал на одно колено и признался тебе в любви? Такое только в фильмах бывает. И к тому же… только в очень старых фильмах. Поставь себя на его место. Всегда нужно ставить себя на место другого человека.
– Ну давай же, объясни мне.
– Ты его начальница, ты каждый месяц выплачиваешь ему зарплату.
– Это верно.
– Ты в курсе всех его злоключений, лотерея, пальмы, солнышко, жена, которая бросила его ради какого-то жиголо, а он вернулся в Сен-Шалан ни с чем. Вся эта история явно не делает из него героя любовного романа.
– И то верно, – согласилась Жюли.
– Ты вновь берешь его на работу в нашу контору, предоставляешь ему ответственную должность, он постоянно находится рядом с тобой, начинает понимать, до какой степени ты необыкновенная, замечательная…
– Не преувеличивай!
– Именно так. И он влюбляется.
– Повтори мне это еще раз! – Жюли в экстазе закатила глаза.
– Но он не знает, как тебе в этом признаться. У него не слишком-то привлекательная внешность…
– Это ты так считаешь!
– Ну, он сам, видимо, думает, что выглядит не бог весть как: ездит на работу на велосипеде, лысоват, все вокруг знают его историю и видят в нем рогоносца!
– А мне он кажется таким милым с этим своим велосипедом. И потом, он так не толстеет, остается в форме.
Она помолчала, а потом спросила:
– А книгу-то ты мне отдашь?
– Да. Просто пока мама хочет подержать ее у себя, но как только она скажет, что можно забрать, я тут же тебе ее верну.
– Потому что мне бы очень хотелось…
– Обещаю тебе, – серьезно сказала Стелла.
Она потеребила застежку-молнию своего комбинезона, а потом спросила:
– А Жерому сколько лет?
– Должно быть, лет сорок пять.
– Ну вот, ему сорок пять лет, тебе тридцать четыре, он думает, что слишком стар, слишком лыс или что-нибудь еще слишком… Ну, я не знаю! Человек обычно не очень-то уверен в себе, когда влюблен.
Жюли посмотрела на Стеллу с тайной мольбой:
– А сама-то ты веришь во все, что мне сейчас говорила?
– А тебе хотелось бы верить?
– Да.
Они услышали шаги на лестнице, и дверь открылась.
Это был Эдмон Куртуа.
Он заметил Стеллу и застыл на пороге. На нем был мятый плащ, который плохо на нем сидел. Брюки тоже были мятые, и из-под них торчали слишком короткие носки. Он был небрит и выглядел очень усталым. В руке он держал чемодан.
– Папа, с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Жюли.
– Мне уже не по возрасту так путешествовать, – вздохнул он, вытирая пот со лба и ставя чемодан на пол. – Разница во времени меня совершенно выбивает из колеи.
– Присядь, – сказала Жюли, – может, выпьешь чего-нибудь?
Он кивнул, слабо улыбнулся и рухнул на ближайший к нему стул.
Жюли наклонилась к нему, поцеловала, обняла за плечи и прижала его к себе.
Он безучастно смотрел в одну точку.
– Ты уверен, что с тобой все нормально?
– Да, да. Свари мне, пожалуйста, кофе.
Он словно не видел Стеллу. Или, скорее, его взгляд скользил по ней, точно он не хотел ее видеть.
– Ну, я вас оставлю, – сказала Стелла, надевая шляпу.
– Нет! Останься! Мы все втроем попьем кофе.
– Да у меня работы полно! – ответила Стелла, памятуя об упреках Эдмона Куртуа.
– Дела подождут! Останься, прошу тебя!
Жюли указала ей на стул. «Я хочу еще посоветоваться про Жерома, не уходи», – одними губами произнесла она за спиной у отца. Стелла растроганно улыбнулась.
Эдмон Куртуа принял эту улыбку на свой счет и сразу как-то расслабился. Ему явно хотелось извиниться, объяснить, что последнее время он неважно себя чувствует, что порой говорит совершенно непонятные вещи, но он не решился и обронил только:
– Я был неправ тогда, сожалею.
Он хотел признаться ей в том, что не давало ему спать по ночам, заставляло мчаться, как безголовая утка, вскакивать в самолеты, нервничать по поводу мельчайшей ошибки в контракте и переперченного блюда, хотел рассказать ей о той сцене с Люсьеном Плиссонье, об угрызениях совести, которые его мучают. «Он умер из-за меня, ты понимаешь, Стелла? Из-за меня». Он попытался высказать все это в одном взгляде. И время стало медленным и тяжелым.
Секунда тянулась как минута, минута длилась час.
Жюли засуетилась, поставила чайник. Спросила, кому положить сахар в кофе? Ни Стелла, ни Эдмон не ответили.
– Так вам класть сахар или нет? – еще громче сказала она.
Они, похоже, оба пришли в себя и откликнулись: нет, нет.
– А молока?
– Тоже не надо! – воскликнули они в один голос.