Впрочем, это я хватил: без последних, на мой взгляд, обойтись еще легче, чем без диджеев. И все равно…
Бедная! – снова подумал я, глядя на спящую Маришку. Ощущая неловкую беспомощность, поправил оделяло, сдвинул поплотнее шторы, за которыми лениво занимался серый подмерзший рассвет, и начал собираться на встречу с писателем.
– Ну и забрался этот твой Валерьев! – проорала в ухо трубка Пашкиным голосом, раздражающе-живым, как будто выспавшимся. Он позвонил в начале восьмого, этот неуловимый мститель. Разбудил. – Дальше вас, дальше даже, чем Старо-Недостроево. Лови адрес…
– Погоди, – прохрипел я. – Сейчас бумажку… Ох-х… Давай!
– Он, кстати, кто? – поинтересовался Пашка, когда закончил диктовать.
– Писатель.
– О! – произнес Пал Михалыч с неопределенной интонацией. – И в каком жанре?
– Что-то среднее между Борхесом и Гаррисоном, но ближе к Воннегуту. – Спросонок шутка вышла непонятной, пришлось пояснить. – Я имею в виду по алфавиту.
– А… А тебе он зачем? – не унимался Пашка.
Я объяснил. Пашка демонстрировал скептицизм. Да что он сможет добавить, твой писатель? Он же чай самаритянский не пил… Я возражал. Дался тебе этот чай! Думаешь, самаритянин заодно всех служащих ЦДЭ опоил, от администратора до простой уборщицы? Не в чае дело, понимаешь? А в чем? Не знаю. Пока не знаю… Пашка прикусил язык, но от скептического настроя не избавился. Ладно, сказал, проинформируй потом по результатам… А что, ты говорил, с княжной? Опять стряслось что-то?
– Вчера, – устало отмахнулся я.
– Что вчера?
– Поговорим об этом вчера!
Мстительно бросил трубку и собрался было вновь отправиться на боковую, когда вдруг заметил на листке, куда записал писательский адрес, с обратной стороны странную надпись.
«Бурбон!» – прочел я и задумался…
Привычный каждому москвичу путь «до метро, на метро, от метро» занял почти два часа. Всю дорогу меня сопровождали сограждане из породы тех, кто, по выражению Маришки, «зря даром время не теряет» – серые, как утреннее небо, помятые и невыспавшиеся. Поддерживали монолитом плеч и спин, заботливо подпихивали в бок локтями, следили, чтобы не заснул, повиснув на поручне в позе ленивца, не проехал дальше конечной.
Добрался. Вывалился из автобуса и с сомнением оглядел тесную группку выросших средь чистого поля семнадцатиэтажек. Неподалеку щетинилось колючками ограждение закрытого правительственного аэропорта.
Подумал: и вправду забрался писатель. Ну, если его не окажется дома!..
К сожалению, телефона Игната Валерьева я у Пашки спросить не сообразил. Был со сна как сосна. Да и откуда тут телефон? Кабели с АТС вряд ли дотянутся сюда в ближайшие несколько лет. Странно вообще, что свет в район провели…
Писатель оказался на месте. Одетый в теплый домашний халат шахматной расцветки, но уже вполне бодрый, деятельный, даже выбритый… но не только что, а где-то сутки или чуть больше тому назад. И ни капли не удивленный моим визитом.
– Я в прошлый раз забыл представиться, – сказал. – Меня Игнатом зовут.
– Я знаю. Меня – Александром.
Игнат попятился, оставив на полу прихожей опустошенные тапочки.
– У меня только одна пара, так что надевай. Или надевайте, если мы все еще на вы.
Я быстро сбросил куртку, влез в теплые тапочки и прошел вслед за босым хозяином на кухню.
Тесноватое помещение с минимумом мебели. За окном с глухим низким гулом взлетали или садились самолеты, заглушая шум работающего холодильника. Взлетная полоса была как на ладони; на боку одного из самолетов, стоящего отдельно от остальных, я без труда прочел слово «РОССИЯ». Невольно подумалось: какие же подробности можно разглядеть в оптический… допустим, бинокль?
Часы на стене показывали неправдоподобное время, секундная стрелка нетерпеливо подпрыгивала на месте. Из трех растений, выставленных на подоконник, относительно жизнеспособным казался низенький кактус с седыми свалявшимися колючками.
Вот она какая, типичная писательская кухня…
Игнат развернулся от холодильника, выставляя на стол большую картонную коробку с немного помятой крышкой.
– Хочешь торта? – спросил. Добавил, словно в оправдание: – У меня вообще-то позавчера был день рождения.
– А… – Точнее сформулировать вопрос мне не дала мысль: каким же должен быть день рождения, после которого остаются нетронутыми три четверти такого роскошного торта?
– Размышляешь, тактично ли будет спросить, сколько мне стукнуло? – по-своему истолковал мое молчание Игнат. – Тактично… Двадцать восемь.
– Поздравляю… – промямлил я, надеясь, что моя легкая растерянность не бросается в глаза. На вид писателю… даже не так давно выбритому, трудно было дать меньше тридцати двух.
– Чай, кофе? – осведомился хозяин.
«Маришка непременно добавила бы: «потанцуем?». Как минимум…» – подумал я и выбрал чай, воспользовавшись этой благоприятной возможностью, чтобы плавно перейти к интересующей меня теме.
– Кстати, чай… – немного волнуясь, начал я. – Хотя он, скорее всего, тут ни при чем… Позавчера, после проповеди… ну, того собрания, на котором мы познакомились…
В это время еще один самолет, начисто лишенный системы шумопонижения, стал заходить на посадку прямо над крышей писательского дома. Чтобы перекричать его, мне пришлось повысить голос. Это прибавило мне уверенности…
Этот «обреченный на память», этот уникум, способный, если не врет, процитировать целиком первую главу «Евгения Онегина» или, на выбор, перечислить названия более чем восьмидесяти сект и деструктивных культов, действующих на территории Московской области, – даже он не смог запомнить имя-отчество доброго самаритянина. Впрочем, писатель про себя именовал его «сектоидом», лидером секты.
– Если бы я был не фантастом, а мистиком, я предположил бы, что нам всем отвели глаза, – сказал Игнат, комментируя странный факт коллективной забывчивости.
Он выслушал мой рассказ с серьезным лицом, почти не перебивая. Спросил только, какие конкретно слова произнесла Маришка на мосту непосредственно перед «обесцвечиванием» (в этом месте писатель не то чтобы усмехнулся, но как-то странно дернул щекой), а сцену посинения уборщицы мне пришлось повторять дважды.
– Так значит, глаза тоже… – задумчиво произнес Игнат. – Вспомни, – попросил он, – она не пыталась как-то оправдаться, извиниться перед вами?
– Нет. – Я напряг память. – Только «уйдите!» кричала. Умоляла оставить в покое.
– Глупо… – вздохнул писатель. – До сих пор, наверное, прячется в своей каморке, как крыса Шушера. Или, дождавшись темноты, добралась до дома и теперь рыщет по Москве в костюме джедая, разыскивает вас повсюду.
– Почему джедая? – не понял я.