Армия крестоносцев растянулась на десяток миль, вместе с герцогом Генрихом находилось всего пятнадцать тысяч воинов. Многие крестоносцы, несмотря на летнюю пору, болели, а тысячи раненых отправлялись обратно в империю. Обозы с продовольствием отстали, и часть из них была разграблена, кстати, не только венедами, но и самими католиками. На охрану тыловиков и караванов с припасами приходилось выделять сильные отряды из самых надёжных воинов. Граф Оттон Амменслебенский, который сидел в Гамбурге, регулярно присылал из империи гонцов с известиями и жаловался на то, что никак не может разгромить отряд некоего Вадима Сокола, который вновь высадился в Верхней Саксонии и постоянно совершает набеги на тракт Гамбург – Любек. Между рыцарями происходили конфликты и поединки. Усталые люди были обозлены, а священники спорили между собой, и порой доходило до рукопашных схваток, в которых проповедники с тяжёлыми деревянными крестами в руках бросались друг на друга и орудовали символом веры, будто оружием.
В общем, быстрого броска на восток не получалось. Крестоносцы проходили в день не более четырёх-пяти миль и теряли своих боевых товарищей. В армии всё больше воцарялась неразбериха, и Конрад Мейсенский советовал герцогу Генриху остановиться, собрать силы, подтянуть обозы, поставить вдоль тракта временные деревянные форты и только после этого двигаться дальше. Хромоногий Лев, который перемещался только на носилках, слушал маркграфа и кивал. А затем он вновь отдавал приказ усилить натиск на язычников, и воины Крестового похода снова вступали в скоротечные схватки с врагами, проливали свою кровь и отвоёвывали очередную милю заболоченной земли. Все эти судорожные рывки напоминали Седрику последние дни его пребывания в войске пфальцграфа Фридриха Саксонского, и он не раз порывался поделиться с герцогом своими соображениями по поводу ведения войны. Но мнение Зальха, впрочем, как и любое другое, не интересовало Генриха Льва. Поэтому, опасаясь немилости, рыцарь молчал, и когда передовые отряды герцога всё же вышли к Дубину, он этому сильно удивился. Основного войска венедов не было, хотя не так давно оно стояло под стенами приморской твердыни бодричей, и католики пробились к своей первой цели.
Под Дубином настроение герцога заметно улучшилось. Он стал чаще улыбаться, и сломанная нога уже не так сильно беспокоила его. Армия католиков стягивалась к крепости бодричей и начала приготовления к осаде. Егерские отряды и группы свободных охотников, которых становилось всё больше, зачистили окрестности, и венеды стали нападать гораздо реже. В удобных для высадки с моря местах были оборудованы наблюдательные посты и срублены сторожевые вышки. Речушки и ручьи возвращались в прежние русла, а тракт заравнивали и устилали гатями. Снабжение немного улучшилось, по крайней мере, для герцога и его воинов, а затем, по настоянию Адальберта Бременского и нескольких цистерцианцев, которые вели переписку с Бернаром Клервоским, проповедники прекратили грызню. От других колонн святого воинства тем временем приходили вести, что продвижение в глубь вражеских земель идёт относительно неплохо, хотя и не так хорошо, как планировалось. К воинам вновь вернулось бодрое настроение, и война опять стала превращаться в войну, а не в беготню за дикими варварами, которые находятся на своей земле и имеют свои стреломёты, катапульты и огненные зелья.
Каждый день Зальха был наполнен делами, и в сопровождении своего верного оруженосца Танкреда Седрик перемещался от одного отряда к другому. Герцог посвятил себя предстоящему штурму Дубина целиком и полностью и того же требовал от своих людей. Вот и приходилось Зальху проводить в седле по десять – двенадцать часов в сутки. Одних надо поторопить, других, наоборот, придержать, третьим пригрозить, а четвёртых урезонить. Встреча, другая, третья, и глядь, наступил вечер, и так продолжалось до тех пор, пока после одного из утренних разводов герцог оставил его в своём шатре. Зальх ничего не ожидал и не знал, что скажет ему Генрих Лев, а тот в свою очередь не спешил, приказал поднять полог шатра, который находился на возвышенности, и поднести его кресло поближе к выходу. Дюжие слуги выполнили приказ и отошли в сторону. Седрик и Генрих остались вдвоём, и герцог, кивнув в сторону языческой твердыни, спросил:
– Что скажешь, храбрый рыцарь, мы возьмём Дубин?
Седрик посмотрел на мощные валы крепости, за которыми находилась ещё одна стена и каменные башни с десятками стреломётов, баллист и катапульт на них. Он отметил, что стяги князя бодричей Никлота гордо реют на свежем морском ветру, и представил вид с другой стороны, где находился окружённый мощными донжонами и высокими стенами порт, через который язычники получают подкрепления и припасы. Взять такую крепость было очень и очень сложно. Однако Зальх ответил без капли сомнения в голосе:
– Да, мой герцог, мы возьмём вражескую цитадель.
– И почему ты так думаешь?
– Языческим князьям не до нас, поскольку сейчас на них наступает король, и вскоре к нам прибудут мастера по ведению осад, а потом подтянутся катапульты. Мы обложим Дубин со всех сторон и, как бы хорошо он ни был укреплён, конец будет один. Наши осадные орудия разрушат стены, а пехота добьёт тех, кто останется на развалинах.
Генрих Лев слегка опустил подбородок и вздохнул:
– Нет у нас мастеров, поскольку противник их ещё в Верхней Саксонии перехватил. Да и с катапультами не всё так просто, ибо многие потеряны во время вражеских налётов.
– Ничего, мой герцог. Это значит, что мы простоим под Дубином на месяц больше, чем ожидали, вот и всё. Но в любом случае, до середины осени крепость падёт. Таково моё мнение.
– Эх, мне бы твою уверенность, Зальх. Впрочем, я оставил тебя не ради совета. У меня есть важное поручение, которое ты должен будешь выполнить.
– Я готов! – изображая служаку, рявкнул Седрик.
– Не тянись. – Генрих поморщился и кивнул на раскладной стул подле стенки шатра. – Сядь рядом, поговорим.
Рыцарь расположился подле герцога, а Генрих вновь окинул взглядом Дубин и заговорил:
– В следующем году я должен жениться на Клеменции Церенгенской. Всё уже решено, но необходимо соблюдать правила приличия, и я должен не реже одного раза в месяц отправлять своей будущей супруге письмо. Она сейчас находится при королевском дворе во Франкфурте, и моё послание к ней отвезёшь ты. Почему, понимаешь?
– Нет.
– Объясняю. Ты участвовал в битве на тракте и спас мою жизнь. Естественно, тебя станут расспрашивать о том, что ты видел, и у меня есть просьба, обрисуй всё так, чтобы я выглядел мужественным воином. Поведай, как я лично сразил нескольких варваров, а лучше – вражеского вождя. А потом появились богомерзкие колдуны, которые плевались огнём, и я едва не погиб, но Господь этого не допустил, ты меня выручил. В общем, всё должно выглядеть так, чтобы Клеменция могла мной гордиться.
– Мне всё ясно, ваша светлость, – кивнул Седрик, и герцог продолжил:
– Это только начало, Зальх. Помимо этого в Гамбурге ты посетишь Оттона Амменслебенского и скажешь графу, что я очень недоволен его нерасторопностью. После этого отправишься во Франкфурт и навестишь двор королевы, а затем увидишься с папским легатом Гвидо, которому передашь моё личное послание для Бернара из Клерво. Ну а далее возьмёшь письмо Клеменции и вернёшься. Справишься с этим?