Очнулся Седрик в тот момент, когда все его воины были уничтожены или захвачены в плен венедами. И первое, что он ощутил, – это забившуюся в нос траву, а также боль в затёкших конечностях. Рыцарь чихнул, обнаружил, что лежит лицом вниз и, приподнявшись, попробовал высвободиться. Однако связали его хорошо, и попытка отозвалась болью в руке и голове. Рыпаться было бессмысленно, и Зальх, перекатившись на бок, замер без движения.
Вскоре боль в теле и шум в контуженой голове немного стихли, а затем чьи-то сильные руки подняли его и прислонили к стволу большого дерева. После чего рыцарь увидел перед собой освещённый кострами лагерь язычников и крепкого русоволосого бородача в странном наряде – пятнистом костюме под цвет листвы. Этот венед, на боку которого висел прямой клинок, держал в руках его сумку и, встряхнув её, на немецком языке с родным для Зальха саксонским акцентом спросил его:
– Куда ты это вёз?
Седрик хотел плюнуть в лицо врага и гордо промолчать. Но в горле пересохло, а по его раненой руке ударили палкой. Вновь нестерпимая боль пронзила тело крестоносца, и он выкрикнул:
– В Гамбург и Франкфурт!
– Тихо, тихо. – Венед повесил сумку на плечо и небрежно похлопал Седрика по щеке. – Спокойно, ты ведь рыцарь, а не дамочка, так что терпи.
– Угум! – простонал Зальх.
– Вот и замечательно, – улыбнулся язычник и задал ему другой вопрос: – Как тебя зовут?
– Седрик… Седрик фон Зальх…
– Молодец. А кому ты должен был передать послания герцога?
– Его невесте Клеменции Церенгенской и папскому легату Гвидо Флорентийскому.
– Так-так.
Венед посмотрел за спину рыцаря и добавил что-то по-славянски, после чего развернулся и скрылся среди других вражеских воинов. Человек за спиной Седрика ослабил узлы на ногах и руках рыцаря. Зальху сразу же стало легче, но сбежать шансов всё равно не было, так как его привязали к дереву, и вскоре он стал свидетелем необыкновенного зрелища.
Варвары очистили просторную площадку между четырёх костров, и несколько десятков человек образовали круг. Затем они стали ритмично хлопать в ладоши и что-то напевать. В центр площадки выходил кто-то из толпы и танцевал, и так продолжалось очень долго, может, час или два, Зальх это не запомнил, и когда усталый израненный крестоносец, который считал, что его предадут смерти, стал проваливаться в забытьё, над лагерем язычников раздались отчаянные крики его оруженосца Танкреда:
– Не-е-ет!!! По-мо-ги-те!!!
Зальх дёрнулся, поднял голову и увидел, как на освещённую площадку вытолкнули Танкреда. Юноша был испуган, и рыцарь подумал, что сейчас оруженосца станут пытать. Но нет, под ноги шваба упал отличный рыцарский меч, а затем из толпы выскочили вооружённые короткими клинками язычники, все, как на подбор, светловолосые и не старше шестнадцати лет. Далее над толпой врагов пронёсся то ли боевой клич, то ли чьё-то варварское имя, и звучало оно как «Варог!».
Танкред опасливо взял оружие, и началась игра. Юные язычники ловко нападали на оруженосца, и кололи его клинками, а он пытался отбиться и не успевал, потому что противники у него, несмотря на возраст, оказались серьёзные. Раз за разом меч оруженосца опускался на врагов, но они постоянно ускользали. И всё бы ничего, но вскоре игра язычникам надоела. Один из вражеских сопляков остановился, посмотрел на Танкреда, произнёс нечто презрительное и под хохот старших воинов покинул круг. За ним последовал второй, и напротив оруженосца остался только один боец. Танкред заметно приободрился и попытался достать язычника, но тот на полшага отступил в сторону, меч шваба просвистел рядом с его головой, а вражеский клинок вонзился ему в шею.
От вида того, как умирает оруженосец и воспитанник, Седрик застонал. Однако сделать ничего не мог и продолжал с ужасом наблюдать, как венеды убивают пленных, которых одного за другим выталкивали на площадку. При этом, конечно, он понимал, что язычники дают католикам мизерный шанс продлить свою жизнь, которого он, если бы так сложилась ситуация, им не дал бы. Но всё равно чувствовал несправедливость судьбы по отношению к его сотоварищам по Крестовому походу, и рыцарь ненавидел врагов всеми фибрами своей души.
Где-то заполночь пленники, которых было семь человек, закончились, и Седрик решил, что пришёл его черед. Однако он ошибся. Его не тронули, и даже дали напиться. А когда наступил рассвет, рыцаря отпустили.
Зальха развязали, вывели на дорогу и бросили рядом уже знакомую сумку с посланиями герцога. Он захлопал глазами – это было более чем странно, и когда венеды скрылись, рыцарь открыл клапан и убедился, что все письма на месте. Правда, печати на футлярах были сломаны, но самое главное для Седрика послание, письмо Генриха Льва к Клеменции, лежало внутри рядом с тяжёлым кошельком и печаткой герцога.
«Что делать? – оглядывая тракт примерно в миле от места схватки его отряда с венедами, спросил себя Седрик и тут же ответил: – Надо идти к реке и просить помощи у наших воинов».
Прихрамывая на раненую ногу, со стонами и всхлипами крестоносец, который вновь оказался бит язычниками, медленно двинулся в сторону Траве. Но шёл он недолго. Вскоре впереди запылила дорога и показались германские кавалеристы, которые сначала едва не накололи его на пики, а затем отправили единственного уцелевшего гонца из армии Генриха Льва в Гамбург. Кони, которых меняли при каждом удобном случае, домчали Седрика фон Зальха до города очень быстро, и только оказавшись за высокими прокопчёнными стенами, он окончательно поверил, что спасся, и сделал то, чего не делал уже лет десять: он заплакал, и крупные слезы, которые катились по его щекам, смывали не только дорожную грязь, но и то, что было спрятано у него глубоко внутри, боль, обиду и горечь поражения.
– Ты собираешься оставить этого католика в живых? – такой вопрос задал мне Ранко Самород, который вместе с другими командирами нашего партизанского соединения сидел у моего костра.
Я посмотрел туда, где за танцующими воинами стоял привязанный к дереву везучий рыцарь Седрик фон Зальх, о котором его подчинённые, особенно оруженосец, рассказали немало интересного, и ответил варягу:
– Да.
– И зачем?
– Он везёт письма, и одно из них должен получить Бернар Клервоский. Кто это, знаешь?
– Слышал о нём что-то, – поморщился варяг. – Вроде бы франк и проповедник, один из тех, кто на нас крестоносцев натравил.
«Сразу видно, что Ранко не политик, а воин до мозга костей, – отметил я. – Что ему Бернар? Мышь церковная, кастрат и подлая морда. А для меня он слуга Тёмных тварей, которые сидят в глубинах космоса и тянут к себе души и силы людей. Млять! Это всё равно, как если бы мы, люди, были чьей-то кормовой базой. Хотя почему «если бы»? По сути, так оно и есть: оступился, дал слабину, отрёкся от предков, принял добровольно власть чужого бога – и считай, что ты превратился в скотину, с которой хозяин берёт шерсть и молоко, а когда ему нужно, то и мясо. И если в тот момент, когда я переместился из века двадцать первого в век двенадцатый, мне это было неинтересно, сейчас всё иначе. Я убедился, что волхвы мне не лгали, и нашёл подтверждения их словам. Так может, рассказать Самороду и другим соратникам о Тёмных и их прислужниках? Нет, пожалуй, как-нибудь потом, при более удобном случае, а пока займусь тем, что задумал».