– Ты далеко живешь? – спросил он.
– Недалеко. В общаге.
– Тогда ко мне. Там, правда, родители…
– Ты что, показывать меня им стесняешься?
– Мне-то что? – фыркнул Мухин. – Меня тут через три часа уже не будет.
– Опять хамишь, – констатировала Люда. – Ты уж определись – совращать, или за косички дергать.
– Косичек-то у тебя нету… Слушай, а зачем ты сюда перекинулась?
– Не знаю…
– Ты же сама слой выбираешь!
– Выходит, не всегда… Метила в одно место, попала в другое. Очнулась – библиотека. «Он стал иглу во впадины глазные вонзать, крича, что зреть очам не должно ни мук его, ни им свершенных зол…» – с чувством продекламировала Люда.
– Это не Ренатик сочинил? – осведомился Мухин. – Про глазные яблоки больно похоже.
– Впадины, а не яблоки, – поправила она. – Нет, это не Ренатик…
В условиях предельно развитого социализма частники «бомбить» опасались, но «бомбили» все как один. Вымпел на стене, конечно, радовал, но коньяк на столе радовал сильнее. На коньячок надо было зарабатывать.
Виктор вытянул руку, и у тротуара затормозили сразу три машины – гуськом.
– Ты только слюну не пускай, я к тебе не за этим, – предупредила Люда. – Мне до конца транса перетоптаться где-то надо. А может, в кино сходим?
– Ты водку в кино пить собираешься? – воскликнул Виктор.
– Я вообще-то не собираюсь.
– Ну и не надо!
С водителем договорились за пятерку. Хитрый шеф увидел, что Мухин с дамой, и, кажется учуял пузырь в пакете. Опыт этого слоя Виктору подсказывал, что за пять рублей от Пушкинской площади до «Новокузнецкой» можно доехать раза три, но спорить он не стал. Это все-таки был «Опель», по местным меркам – роскошь несусветная.
Они вдвоем забрались на заднее сидение, и Виктор взял Люду за руку. Та поджала губы, но руку не отняла.
– По дороге заскочим заправиться, – заявил водитель.
– Никаких «заскочим», – отрезал Мухин. – За пятерку на горбу понесешь.
Мужчина беспомощно хихикнул. Развязная молодежь попадалась ему частенько, но таких наглых детей он еще не встречал.
– Задницу тебе давно не драли, – предположил он.
– Я сам кому хочешь раздеру… У меня папа знаешь, кто? – произнес Мухин со значением. – Вот и притухни.
Водитель озверело посмотрел на него в зеркало, но послушался и до самого дома не проронил ни слова. Люда тоже помалкивала.
– А кто твой папа? – сказала она уже на улице.
– Водила-то спросить не решился! – удовлетворенно заметил Виктор. – А папа у меня инженер. Сто шестьдесят рублей, геморрой от стула и двадцать два начальника.
– Ты его не уважаешь?
– Папенька у меня не опасный, – задумчиво ответил Мухин. – Маму надо бояться…
Он достал ключи, но вдруг почувствовал какое-то беспокойство. Он вспомнил, как ботаник пытался открыть квартиру, сданную тещиным студентам, и прежде чем вставить ключ в скважину, перебрал на связке все три штуки. Маленький – от почтового ящика; обычный, желтый, – от дома; еще один, длинный, – от гаража, где Витя с приятелями иногда тусуется…
– Что-то не так? – спросила Люда.
– Черт его знает… Запутался.
– Не сюда приехали?
– Сюда, сюда.
Мухин быстро, будто ныряя в прорубь, открыл замок и толкнул дверь.
– Прошу!..
– О-о-о! – раздалось изнутри дружное и незнакомое. – А мы вас заждались!
Виктор вошел вслед за Людой – отступать было поздно. В прихожей и маленьком коридорчике он обнаружил человек пять – все были взрослые, веселые, слегка чем-то взбудораженные.
Все лица Мухин видел впервые.
– Витька, чего растерялся?
Из комнаты выглянул отец – неузнаваемо постаревший, прирастивший к животу лишние полпуда, но живой.
Мухин схоронил родителей три года назад. Он давно уже перестал горевать – что делать, ко всему привыкаешь… Здесь и мать, и отец были еще живы – он, вроде бы, должен был радоваться, но вместо радости испытывал печаль. Часа через два он вернется в слой, где ограда на их могилах уже заржавела.
«Надо съездить, подкрасить,” – отстраненно подумал Виктор.
– Вы как раз к столу, – объявила мама. – Я тебя раньше ждала, хотела в магазин послать. Пришлось самой… А это кто? Твоя девушка? Наконец-то за ум взялся! Ну, знакомь, знакомь…
– Люда… – сказал Мухин и зарделся.
– А меня зовут Наталья Петровна. Ну что ж… добро пожаловать, Людочка. Витя у нас мальчик хороший, учится без троек, литературой увлекается…
– Шустрова! – одернул ее блондинистый мужчина в рубашке с закатанными рукавами. – Что ты детей смущаешь? Сейчас сядем, и сразу познакомимся! Кстати… – Он шагнул к двери и протянул Людмиле бледную, в светлых волосках, руку. – Юрий Геннадиевич. Но вы можете звать меня просто Юриком. Хе-хе…
– Не поздновато вам для «Юрика»? – спросила она невинно.
Его слегка перекосило, но он постарался не подать вида. Лет ему было, как и родителям, ровно пятьдесят, но из-за странности организма он выглядел значительно моложе – где-то на сороковник с небольшим. Почти цветущий.
– Зачем вы так?.. Я же шучу.
– Я тоже.
– Шустрова! – начальственно крикнул он. – С такой невестой твой Витька не пропадет! Смотри, Виктор, скрутит она тебя!.. Я в женщинах разбираюсь.
Юрий отправился в комнату, но поворачиваясь, излишне задержал взгляд на Людиной майке. Майка была короткой, между ней и джинсами оставался просвет с голым животом – вот на этом просвете Юрий и замешкался.
– Зря ты меня привел, – шепнула Людмила.
– Я ж не знал, что у родаков пьянка намечается.
– Пойдем отсюда?..
– Разувайся, – велел Мухин. – Жрать охота.
Он сунул водку поглубже в шкаф и подтолкнул Люду вперед. Стол был уже накрыт.
Праздновали какое-то событие на отцовской работе – не то окончание крутого чертежа, не то очередное перевыполнение плана, Виктор в его дела никогда не вникал. Скорее всего, народ просто нашел повод культурно заквасить.
Батяня всю жизнь трудился на одном месте, и многие его коллеги стали общими семейными друзьями. Пара человек с работы, в том числе Юрий, знали родителей еще с института – эти неизменно называли мать Шустровой, хотя последние тридцать два года она была Мухиной.
Кроме семи мужиков за столом сидели две бабенции – чьи-то жены, давно сделавшиеся подругами матери. Виктор как-то невзначай выяснил, что со всеми знаком, вернее – это они были с ним знакомы, сам-то он их не помнил. Юрий – так тот вообще чуть не из роддома его вез. Этого Мухин тоже не припоминал, и не особо жалел.