– Не зря, – медленно выговорил Виктор.
– Ну-ка!.. Ты у нас сегодня за генератора идей.
– Новых идей нет. Просто я там уже был. Я не помню… Не помню его, какой он. Но я знаю, что меня оттуда выдавило. – Мухин прикрыл один глаз и что-то шепотом подсчитал. – Это слой, в котором я умер около двух недель назад.
– С чего ты вял?
– Когда мы впервые увиделись с Костей… Он ко мне с топором приходил и с крашеной эспаньолкой… Жуть!.. Так вот, я ведь уже тогда был перекинутый. Иначе как бы он меня вычислил и понял, что я ему нужен?
– Да, – сказала Людмила.
– Он и до этого меня убивал, правильно? Убивал, чтобы узнать, какое из отражений – настоящая личность. Сколько раз?.. Двадцать? Вот один из этих двадцати слоев и есть нулевой. Двадцать – не так уж много. Прочешите их все. А где искать – это вам Костя подскажет.
– Я только не пойму, на чем основана твоя уверенность.
– Я тоже, – признался Борис.
– Она основана на том, что я из своей самой первой жизни не помню совершенно ничего. Ни одного проблеска. Когда ко мне пришел Костя…
– С топором? – уточнила Люда.
– Гм… да, с топором. У меня в мозгах сидел какой-то сон. Точнее, я так думал… Этот сон – моя первая жизнь, о которой мне известен лишь один факт: она у меня была.
– Может, тебе память отшибло? – хмыкнула она.
– Попытайся вспомнить хоть один мир из тех, что ты посетила, а потом забыла напрочь.
– Как же я его вспомню, если я его забыла? – растерянно молвила Люда. – Да еще «напрочь»…
– Но я-то ведь помню, – тихо сказал он. – Разве это не отличие? Спроси у Кости, что он там видел. Пусть напряжется – авось, чего…
– А ты говоришь, зря я вас расстроил, – обратился Борис к Людмиле. – Выходит, не зря. Так, время-то уж не детское… Здесь вас отпустить, или подержать еще, пока ты не доберешься?
– Ничего, девочка самостоятельная, – сказала она.
– Тогда счастливо. Витя, не возражаешь, если я в твоей квартире переночую? Электричка теперь только утром.
– Ночуй, мне-то что…
– Боря! – крикнула Людмила, словно испугавшись, что через мгновение будет уже поздно. – Насчет твоей теории… Всех этих отражений, нулевого слоя… и что можно их свести обратно… Ты сам-то в это веришь?
– Верю, – ответил он.
– А если не получится? Ну, найдем слой. Машину эту найдем. Починим ее… или сломаем… там видно будет. А дальше? Если от этого ничего не изменится?.. Если исправить ничего нельзя?
– Я думаю, так оно и есть, – он виновато улыбнулся. – Наверно, уже нельзя…
Она собиралась сказать что-то еще, но вдруг шагнула назад и напряженно огляделась.
– Вы кто?.. Где я?!
Иного от семнадцатилетней девушки никто и не ожидал. Мухин отметил, что сам он по-прежнему находится здесь, и молча проводил ее до прихожей.
– Туфли не забудь, пожалуйста.
Она с опаской, не поворачиваясь к нему спиной, переобулась и прихватила сумочку.
– Как я сюда попала-то?..
– Не важно, Люда. Иди домой, – сказал он, открывая дверь. И зачем-то добавил: – Какая же ты красивая…
– Да пош-шел ты!
– Яйца вырвешь. Знаю.
Он стоял на лестнице, пока девушка не спустилась вниз, и вернулся, лишь услышав хлопок парадного. В большой комнате храпели так, что на столе дребезжали рюмки.
Борис опять смотрел в окно, точно любовался на некий феерический пейзаж. Ничего феерического во дворе не было: пыльные кусты, расшатанная детская горка и ряд переполненных помоек.
– Ну, попрощаемся, – сказал он, по-стариковски тяжело поднимаясь с кровати. – Долго я вас тут промурыжил… Ладно, вам же на пользу.
– В каком смысле?
– Счастливо, Витя.
– Ты о чем это?.. – насторожился Мухин. – Что случилось?
– С тобой, кажется, все в порядке. Люду жалко… Она мне симпатична. – Борис невесело рассмеялся. – Звучит, как откровение педофила, да?.. Я уже начал забывать, сколько мне лет на самом деле. Всего лишь сорок два. Ей – двадцать девять. Разница не принципиальная…
– Боря, не темни, пожалуйста!
– Ты ее теперь не скоро увидишь. Я тоже.
– Что с ней?!
– До встречи, Витька.
– Да объясни же!.. – вышел из себя Мухин, но увидел, что говорит с пустотой.
Со стороны это, вероятно, было похоже на переброс Людмилы и кого угодно еще – когда человек начинает фразу, а закончить не может, потому что его уже нет.
Виктор взмыл вверх, но не в небо, – неба как такового здесь не оказалось. Земля внизу была плоской, и лес тоже был плоским – и почти бесконечным. Мухин поднялся над деревьями так высоко, что они слились в сплошные зеленые кудри. Впрочем, нет, далеко не сплошные… Тут и там чернели выгоревшие проплешины. Огня Виктор не видел, да и деревья напоминали скорее некие символические фигурки, чем что-то живое. Наверно, это Борис… Сравнение с лесом – его придумка.
На гладком поле выделялось несколько ярких крон, также весьма условных, но чем-то знакомых. Их Мухин различал безо всякого труда: вот здесь он существовал как Сука. Тлеющий слой… А здесь он был бит разочарованными наркошами, здесь же они с Константином ездили на Воробьевы горы за последним закатом… От этого слоя осталась какая-то пегая головешка, с ним уже все кончено. А вот здесь он по-прежнему существует как ботаник. Значит, стрелок в вертолете все-таки раздумал… Здесь – как оператор… Сюда Виктор и стремился, но не по своей воле, а по какому-то неизреченному внутреннему закону.
Мухин узнавал и другие слои, хотя в то же время они оставались простыми пиктограммами. Лишь нулевого слоя он, как ни старался, не нашел. Не вспомнил. Не почувствовал.
Полет оборвался внезапно, словно Виктора выдернул из транса кто-то посторонний. Проморгавшись, он увидел над головой черную глубину ночного неба. Это было совсем не то место, куда он всегда возвращался.
– Где я?..
– Так, ну жить-то теперь он будет, – сказал душевный лысенький мужичок в клетчатой рубашке и полосатом галстуке. Обращался он, вроде, к Виктору, но в то же время и не к нему. – Состояние стабильное, но я его, конечно, забираю.
– Конечно же, нет, – произнес Немаляев.
Виктор повернул голову и увидел в дальнем углу Костю, Сан Саныча и Сапера. Людмилы не было.
– Кома – не триппер, уколом не обойдешься, – деловито заметил клетчато-полосатый. – Я вызову машину.
Молодой человек у него за спиной укладывал в пузатые алюминиевые кейсы какой-то электрический скарб.