От ее задора и свежего кокетства мрачная бревенчатая стена показалась мне не самым плохим оплотом в стремительно надвигающейся ненастной ночи. Интонация и искренность, с какими была выброшена фраза, не вызвала ни малейшего сомнения в завтрашнем сценарии погоды.
– Проходите, вы, действительно, один?!
Попав в прихожую, я осмотрелся. Пахло струганым деревом, в воздухе повис смешанный с ним смолистый аромат.
– Проходите, проходите, здесь у нас культурно, – щебетала хозяйка, приглашая из сеней в светлую, оклеенную веселенькими, в васильках обоями, просторную залу.
Панно во всю стену с щемящим сердце русским летним пейзажем, гасило все сомнения в приверженностях обитателей дома. Три деревянные, в остеклении, под светлым лаком двери вели в четыре других помещения. Хозяйка скинула платок – острый носик проявился в составе миленького живого беленького личика. Тугой узел не запятнанных модным оттенком русых волос, стянутый выше обычного, придавал ее облику вид веселого мотылька слетевшего с вполне реального пейзажа. С суетной фигуркой никак не вязался цепкий хозяйский взгляд серых, на грани голубых, глаз – они доброжелательно ошупали меня, не оставляя сомнения в оставшихся без внимания моих особенностей. Как в подтверждение моей внутренней реакции она среагировала:
– Русское, все истинно русское и в душе, и в обиходе, – продолжили она мои мимолетные взгляды.
– Ниже, к дороге ближе, все больше армяне.
Немного призадумавшись, она сделала легкий реверанс:
– Марианна, – представившись при этом, больше ради обязательного, нежели значительного факта.
Я не удержался ее приниженным о себе мнении, окинул откровенным оценивающим взглядом с ног до головы:
– Скорее, красотка Марианна!
Она опустила глаза, выдержала небольшую паузу, извинившись за желание узнать то же от постояльца. Я назвал себя в упрощенном варианте. Создалось ощущение глубокого осмысления и проглатывания моего имени.
– Алексей-Лесик?! – переозвучила она, посмотрев на меня с нежностью, и тут же продолжила начатый было экскурс. За одной дверью – «детская», там мои орелики спят, за другой – комната отдыха для гостей, за следующей – кухня, дальше – санузел с душем. У меня, как у всех цивилизованных людей, все имеется.
Она ненавязчиво продемонстрировала перед гостем все возможности своего предложения, открывая поочередно каждую дверь. Показала детскую, раскрыв дверь – в ней горел ночник. В тон дверям с деревянных полатей на меня уставились две пары пятиалтынных глазех в обрамлении совершенно соломенных волос.
– Может, кто побогаче да поустроенней, а у меня так… зато плата умеренная.
До сих пор в голове крутились другие мысли, связанные с неудобствами погоды, дожимали какие-то дела, а здесь и после закрытия двери остановились бликом теплого солнечного лучика две одинаково удивленные мордашки. Все остальное затмилось в сравнении с их натуральной чистотой, как сущей никчемностью – Чай у нас в программу входит, а за ужин не обессудьте – за отдельную плату будет и ужин, и обед, и все, что пожелаете. Стыдно признаться в бедности – сами не шикуем, не кормить же вас овсяной кашей с добавлением молока.
Она говорила правильно, напевность голоса никак не вязалась с ее резвой манерой в движении, которая гасила ее суетность, придавая облику моего понимания совершенства русской женщины.
– Это так естественно. В ином месте за твои деньги еще и нахамят. Этого хватит на суточное содержание и деткам на сладости? – спросил я и протянул красненькую.
– Нет, нет, это через меру, даже с полным перечнем услуг – этого многовато.
Я остановил ее вытянутую с подрагивающей в ней купюрой руку и предложил свою помощь.
– О чем вы? Бог с вами, мойтесь с дороги, отдыхайте, а я позову к столу, надеюсь, через часика полтора.
Какое-то постороннее воздействие прожигало меня сбоку, я повернулся и вздрогнул – на меня во все, уже удвоенные пятиалтынные, уставились две любопытные мордахи. С деловитостью менеджеров они замерли в дверях, сцепив за спиной ручки.
– А ну-ка спать, – засуетилась Марианна, бесцеремонно разворачивая их лицом в спальню.
Надо отдать должное, они мгновенно пропали в глубине комнаты, не дав мне вмешаться.
– Сколько им? – не удержался я.
– Пашка и Дашка – скоро четыре минет.
Непланируемая задержка, неприятный дорожный инцидент – все раннее и докучавшее до сих пор растворилось в новых ощущениях, упавших неожиданно с неба вместе с преждевременным снегом.
В простенькой, но со всеми необходимыми атрибутами, чистенькой ванной, я мурлыкал пришедший на ум неизвестно откуда отрывок из «Риголетто Верди «Сердце красавиц склонно к измене…», а из соседней кухни до меня доносились запахи жаркого. Поневоле перебрал в голове уместные воспоминания прошедших командировок и нашел эту лучшим подарком судьбы. Случалось и раньше наблюдать особенности российской глубинки – многие оставили в памяти противоречия, суровая проза жизни одухотворялась тогда в находке лишь эфемерных реалий. Часто собеседники оставляют малозначимый штрих, который игнорируешь без всяких неприятных последствий – они, как после плохого фильма, затаивают досаду на бесполезно убитое время.
С самого первого взгляда Марианна мне приглянулась естественностью, отсутствием в манерах слащавого налета. Ничего в ее облике при общении дальше не оказалось назойливым или показушным. Она не подбирала слов, не рисовалась. Эта встреча была представлена мне господином случаем на суд в галерее других русских сюжетов.
В комнате, представленной мне под гостевую, после принятой ванны я разомлел и вздремнул, а оказалось, проспал более часа. За дверью слышался рокот детских голосов. Приятно удивленный, вышел в зал. За накрытым столом меня терпеливо ждали.
– Простите за опоздание, – извинился я, – могли бы и встряхнуть.
– Вы так красиво спали, я не осмелилась. Вот ребятки мои не удержались, полакомились сладким. Не часто у нас сытые праздники. Теперь баиньки, обжоры.
Пялясь на меня во все тяжкие, детвора сползла со своих возвышенностей, с покорностью овечек бочком прошмыгнула в свою комнату. В малиновом платье, схваченным черным пояском, Марианна наполняла мое объемное блюдо, смешно топорщась рюшечками мелкого жабо – оно обрамляло глубокое декольте. Повязанный выше талии поясок, под стать хвосту на голове, совсем уж приподнимал ее во взвесь. Она чувствовала мое внимание и не отпугивала взглядом, торжественно довершая свою работу.
– Кушайте, и я с вами. Пиво как-то пошловато, а вина хорошего нет – на десерт будет чай с зефиром. У Хачика свежий привезли.
В попытке разобраться в глубинной сути происходящего, мне не оставалось ничего, как уткнуться подобострастно в блюдо, стараясь всем видом выказывать удовлетворение. Приготовленная еда была подана профессионально – даже внутренних вопросов не возникало. Если к тому присовокупить достоинство с тонко подаваемой женственностью, под подкупающую хозяйственность, я поразился отсутствием того же в своем окружении. Нервные, подобострастные жены сослуживцев, да и личные попытки обретения уюта, не оставили желания повторить что-то из пройденного. Обычно я с трудом мог вспомнить назавтра, чем кормили меня вчера. Сейчас вовсе не возникало желания ворошить шелуху по сути пустых общений.