– Потом! – крикнула Верка и побежала дальше.
В том месте, где маленькая речка впадала в реку большую, где мелководье обрывалось глубиной, где малая вода становилась водой большой – плыли и кружились на месте зеленые прямоугольнички, по одному, стайками и целыми коллективами. И по одному, по одному, по одному к ним бежали, плыли, летели люди…
Федька въехал на скорости в воду, перелетел через руль и тут же поплыл, будто специально этому обучался.
Верка стянула через голову свитер, но в спешке вместе с ним и футболку и, голая по пояс, побежала по мелководью. Никто этого не замечал, да и, похоже, она сама не заметила.
Двое мужиков в черных длинных трусах раскручивали на берегу бредень.
Колин крестный бегал по мелководью с подсачником и подсекал доллары.
– Гля, Васька тонет! – крикнула ему какая-то баба и указала на барахтающегося беспомощно на глубине мужика.
Крестный посмотрел коротко, крикнул успокаивающе: «Выплывет» – и побежал за стайкой зеленых.
В нескольких местах уже дрались.
Поднимая белью буруны, со стороны Мукомолова к месту необычного лова неслись моторки.
– Не надо! – закричал Коля, пытаясь хоть кого-то остановить.
Кто-то столкнулся с ним, ругнулся и побежал дальше, а Коля упал.
Он лежал на земле долго и неподвижно, потом поднялся, отряхнул рубаху и брюки и направился к крутояру, но увидел вдруг бегущую последней, култыхающую мать, торопливо отвернулся и закрыл глаза руками.
Но и этим история не кончилась, потому что подобные истории вообще так просто не кончаются. Только успели аржановские доллары по своим домам разнести, как приехала в Аржановку милиция. Да сколько! Человек пятьдесят, а может, и все сто… Столько милиционеров сразу аржановские сроду не видели и перетрухали здорово. Особенно старухи, решившие, видно, что век свой доживать им придется в казенном доме. Они выбегали милиционерам навстречу, кланяясь и каясь, и протягивая мокрые, слипшиеся зеленые деньги. Мужики отдавали улов не сразу и посмеиваясь, но при этом и они были бледны. А Колин крестный и тут отличился. Пока милиция другие дома шмонала, он успел переписать на отдельный листок все номера купюр, а к сему приложил «заявление о добровольной сдаче валютных средств». И когда милиционеры ввалились в его дом и остановились, потрясенно глядя на висящие на протянутых через всю комнату нитках, словно сушеная вобла, доллары, Колин крестный, в трусах и кирзачах, перемазанный чернилами, протягивал им листок и простуженно сипел:
– Здесь приход – восемь тыщ шестьсот двадцать четыре доллара, здесь расход – расхода ноль. У МММ нет проблем!
После того как милиция убралась восвояси, аржановские до самой ночи в себя прийти не могли. Ходили от двора к двору, но почти не разговаривали. Только и скажут: «Да-а…», а в ответ: «Вот тебе и да…» И все.
Боялись, что посадят. Только Колин крестный гоголем ходил, не боялся, и ему завидовали. Успокаивала лишь одна мысль, часто по этому поводу повторяемая вслух: «Всех не посадят». Муторно было от обилия вопросов и от отсутствия ответов на них. Главное – непонятно было, откуда эти доллары в речке взялись? Настоящие они или фальшивые? Милиционеры, те прямо кричали, что доллары фальшивые… Тогда совсем непонятно: откуда столько фальшивых долларов в речке взялось?
Так, с одними вопросами и без единого ответа, заснули аржановские, и снилось им в ту ночь чёрт знает что.
Но утром встали, умом пораскинули, и картина стала проясняться. Доллары, конечно, настоящие. А то согнали бы милицию со всего района, старались бы они так, если бы не настоящие. А про фальшивые говорили, чтобы себе не оставляли. Милиционеры про Павла Петровича все спрашивали: что да как, из чего аржановские сделали вывод, что деньги его. Откуда у него такие деньги – другой вопрос… Про Павла Петровича одни говорили, что он с ума сошел и теперь в желтом доме все про какого-то мужика твердит, а другие – что он сидит в КПЗ, и, странное дело, не спорили между собой – кто прав.
К полудню собрались в магазине. Слово держала Валька-продавщица. Она чуть не плакала от обиды, потому что вчера была в городе с отчетом, домой приехала к вечеру и ничегошеньки не знала.
– Только я домой, Федька твой, Сонь… Мокрый весь, синий прямо, дрожит… И сует мне зеленые эти… Слиплись все… Целая пачка… «Дай бутылку»… Я говорю: где взял? А он говорит: «В речке наловил». Ну и послала я его.
Валька смотрела на тетку Соню, и тетка Соня понимала, что примирение состоялось.
– Да он, чёрт, в Мукомолово от тебя поплыл, – продолжила тетка Соня, радуясь в душе хотя бы этому. – Купил там у Крысихи бутылку самогонки. Всю ночь проблевал потом…
– Да Крысиха – она ж куриный помет добавляет! – заговорили сразу несколько человек, но продавщица Валька не желала про то слушать.
– За сколько? – спросила она и даже через прилавок подалась, приготовилась слушать ответ. – За сколько купил?
– А сколько было у него… За полторы тыщи, что ль, – равнодушно ответила тетка Соня.
– Чего? Чего полторы-то? – спросила Валька полушепотом.
– Ну, чертей этих зеленых.
Валька всплеснула руками и хлопнула себя по бедрам.
– Ну вот и не верь после этого людям! – воскликнула она расстроенно.
И тут вошел в магазин Колин крестный. Вошел так, будто мимо проходил и решил пачку сигарет про запас взять. На него и внимания не обратили. А он помялся, помялся, нашел глазами Соньку и сказал негромко:
– Федька повесился…
Когда тетка Соня вбежала в свой дом, там уже было полно народу. Она вломилась в комнату, где люди стояли плотно, пробилась на середину и увидела сидящего на полу Федьку. Живого. Рядом валялась отрезанная веревка с петлей. Федька ошалело вертел головой, тер шею с поперечным иссиня-черным шрамом и сипло, почти неслышно объяснял:
– Колян ножом – чик, я – шарах… Вся хмель сразу вышла…
У тетки Сони подкосились ноги, она упала рядом и, зарыдав без слез, стала колотить Федьку по голове, плечам, спине безвольной ватной рукой. Федька улыбался, ежась от ударов, и объяснял матери:
– Колян ножом – чик, я – шарах… Веришь, мам, вся хмель сразу вышла…
Рядом стоял на табуретке Коля. Он вцепился в тот злосчастный крюк с привязанным обрезком веревки и, сжав зубы, напрягшись до предела, раскачивал его из стороны в сторону.
Стоящие внизу молча и бесстрастно наблюдали за ним. И тетка Соня подняла глаза, прижимая к груди Федькину головушку и гладя по волосам.
Крюк никак не поддавался. Колино лицо скривилось в гримасе почти истеричной, и он закричал вдруг, потрясая руками:
– Не вешайтесь больше! Без причины не вешайтесь! – Сам испугавшись своего крика, он осекся и прибавил: – Хотя бы… А будет причина, тоже не вешайтесь, потому что нет такой причины…
Он вновь ухватился за крюк, качнул его дважды – бесполезно, и, увидев среди других лиц лицо своего крестного, обратился к нему: