– Малышева… – проговорил Плюшевой, морщась, как от изжоги, и сердито крикнул: – Малышева!
Женщина и девочка остановились и вопросительно уставились на председателя фабричного комитета.
– Ну как тебе не стыдно, Малышева! – укорил Плюшевой и указал взглядом на ничего не понимающего Ивана. – Дисциплина труда у нас еще хромает, – хмурясь, проговорил Плюшевой и, разведя руками, объяснил: – У дочки выпускной бал скоро, вот она и приходит к матери… учиться… Дома тесно, а здесь просторно. – И Плюшевой погрозил женщине пальцем.
Уже выходя из цеха, в двери, Иван оглянулся и вновь увидел танцующих.
Кабинет директора фабрики был небольшой, а народу собралось много, так что пришлось тесниться. Высокому гостю освободили место рядом с директорским столом под портретом Ленина. Глаза у Ивана прямо-таки светились радостью – карие, лучистые.
– Меня зовут Иван Фрезински, – заговорил он, волнуясь, вытянувшись струной и подавшись вперед к тем, кто смотрел на него и слушал с интересом и даже, можно сказать, жадностью. – Не Иван, как меня здесь уже называли, а Иван. Это там, в Америке я Иван, а здесь, на родине моих предков, среди русских людей, я – Иван. Я приехал из Соединенных Штатов Америки, город Сакраменто, штат Калифорния. – Он вздохнул в волнении, засмеялся, некоторые из слушающих тоже рассмеялись, и напряжение несколько спало. – Сегодня я – счастливый-пресчастливый человек! Я правильно говорю?
Стоящие прямо напротив закивали: правильно, мол, правильно.
– Моя родная бабушка уехала в Америку, будучи юной девицей. Это было еще до Октябрьской революции. Единственная вещь, ценность, которую она привезла с собой, был платок. Когда я был еще маленький мальчик, я рассматривал узоры бабушкиного платка и таким образом представлял себе таинственную и сказочную страну Россию. Затем я закончил Калифорнийский университет, факультет народного и прикладного искусства. Я имею много публикаций в специальных журналах. Моему перу также принадлежит книга об искусстве американских индейцев. Уже давно я замыслил написать книгу о русских женских головных уборах, которые попросту называют – платки, и посвятить ее памяти моей родной бабушки. Я много работал в библиотеке национального конгресса и собрал очень большой материал. Благодаря этому я узнал и полюбил творчество великого, как я думаю, художника платков Павла Иконникова, который для меня значит так же много, как Чайковский в музыке, Толстой в литературе, Левитан в живописи.
Взгляд Ивана встретился со взглядом Ани, и он запнулся и задумался, а Аня смутилась и спряталась за спиной стоящего впереди Плюшевого.
– Сегодня я также счастливый-пресчастливый человек, потому что я наконец оказался в городе моей мечты. Раньше это было совершенно невозможно, а теперь, благодаря перестройке, слава богу, стало возможно… В вашем городе творится русский национальный дух в его художественно-прикладном аспекте! Я также счастлив от сознания того, что целый месяц буду разговаривать на русском языке с моими родными русскими людьми! Спасибо.
Выступление гостя удивило и взволновало. Первым захлопал в ладоши директор, за ним зааплодировали остальные. Ашот Петрович развел руками. Он был маленький, лысоватый, с животиком.
– Ну что, товарищи? – обратился он к подчиненным. – Поможем товарищу?
– Поможем! Конечно, поможем, – глухо отозвались приглашенные.
– Тогда, как говорится, официальная часть, сами понимаете…
Видно, было все подготовлено – словно по волшебству отворилась дверь, и в кабинет вошла пожилая секретарша с большим металлическим подносом в руках. На подносе стояли несколько открытых бутылок лимонада и лежали на тарелках две горки бутербродов с сыром и колбасой.
– Вы в курсе, у нас сейчас борьба с пьянством? – Ашот Петрович налил лимонад в фужеры.
– Да, конечно! – еще более оживился Иван. – Я читал, знаю, раньше здесь очень много пили.
– Много, много, – со вздохом согласился Ашот Петрович. Он сделал глоток лимонада, скривился и спросил: – А вы армянский коньяк пробовали?
– Нет! – бодро ответил Иван. – Дело в том, что я совершенно не употребляю алкоголь!
– Совсем? – Ашот Петрович не поверил.
– Совсем, да! Когда я был еще маленький мальчик, я захотел однажды попробовать виски. И бабушка не отказала в моей просьбе. Я выпил целый стакан и с тех пор совершенно не употребляю алкоголь!
Ашот Петрович смотрел на американца сочувственно.
– Если бы то было не виски, а армянский коньяк… – И подмигнул гостю.
Иван оценил шутку, несколько даже переоценил ее, громко засмеявшись, а следом засмеялся и автор шутки.
Рядом на столе лежал сделанный из картона раскрашенный макет праздничного потешного городка.
– Наш Диснейленд! День города. Вы в августе здесь еще будете? – спросил директор.
– В августе здесь я еще не буду. Уже не буду… Я правильно говорю? – Иван задумчиво посмотрел на макет, видимо пытаясь представить его в реальности, и осторожно потрогал пальцем заостренный конец торчащего посреди макета деревянного штыря.
А общение меж тем становилось все более неформальным, видно, лимонад раскрепостил собравшихся, а пузырьки его взбодрили кровь…
– Полубояринова, секретарь парткома. – Галина Ивановна была женщина решительная. – В каком году ваша бабушка отсюда уехала?
Иван глянул на нее коротко и испуганно:
– В одна тысяча девятьсот шестнадцатом году.
– А что послужило причиной? Если не секрет, конечно…
– Любовь. Несчастная любовь.
Полубояринова пожала плечами:
– Да, чёрт побери! Все одно и то же. Во все времена и при всех системах.
Тут подошел директор заводской многотиражки Аркаша Суслов – улыбающийся, похожий на большого ребенка с грустными глазами. Подняв вверх палец, он обратился к секретарю парткома с ироничным пафосом в голосе:
– Я согласен, Галина Ивановна, что в единстве с партией сила народа, но и вы не забывайте, что в единстве с народом сила партии.
– Шутишь, Аркаш? – спросила Полубояринова и объяснила Ивану: – Он у нас шутник.
Аркаша протянул руку, мгновенно делаясь серьезным:
– Суслов. Однофамилец. Аркадий. Редактор местной газеты. Хотел бы договориться об интервью для наших читателей.
– С превеликим удовольствием! – Иван принял шутливый тон общения. – Это будет мое первое интервью в жизни. Как называется ваша газета? «Правда»? «Таймс»? «Интернешнл геральд трибюн»?
– «За коммунистический труд», – отрапортовал Аркаша. Неподалеку стояла Аня, и Аркаша заговорил громче, чтобы она услышала: – Хотите, познакомлю вас с самой прекрасной дамой нашего города?
Аня смутилась.
– Я смотрю на вас… Мне кажется, у меня есть такое чувство, как будто я вас где-то видел…