– Завтра я отправляюсь на фронт. Хочу встретиться с Верховным правителем и заставить его пойти на уступки общественности. А если он заупрямится, то ради родины и свободы мы с братом готовы пойти до конца. Вы меня поняли, Коршунов?
Чего тут было не понять? Полыхаевы решили убрать Колчака. Солдаты Сибирской армии, подчиненные генералу Анатолию Полыхаеву, с радостью выполнят приказ об аресте адмирала. Тогда Виктор Полыхаев станет полновластным главой правительства. Одна только беда – поздновато братья спохватились. Да и на роль сибирского Вашингтона [175] старший Полыхаев не очень-то годился. Я критически оглядел очередного претендента на корону. Поросячьи глазки, заплывшее лицо, бульдожий подбородок. За таким спасителем нация не пойдет!
Но поехать на запад я согласился. Исключительно из личных соображений. Ведь поезд пойдет через Черемхово. А дезертиром я уже не боялся прослыть. Присягу на верность я никому не давал, да и служить, честно говоря, было уже некому.
– Мы сейчас как древние римляне во времена нашествия Ганнибала [176] , – вещал новому кабинету министров профессор Гинс. – Когда Рим оказался на грани падения, то все представители враждующих партий забыли о своих мелких противоречиях и обидах и, чтобы защитить честь и права граждан, взялись за оружие. В борьбе с врагом пали смертью храбрых 80 сенаторов и 23 консула, но Рим устоял.
Я стенографировал эти напыщенные речи, а сам ловил себя на мысли, что наши министры совсем другие. Ни один из них, включая самого профессора Гинса, никогда не пойдет на передовую. Взывать к самопожертвованию граждан и самому идти на смерть – совсем разные вещи. Одна правда – для народа, поставляющего пушечное мясо, и совсем другая – для себя, вершащего историю.
Я просчитался. Предсовмина настолько спешил на встречу с братом на станцию Тайга, что приказал машинистам проехать Черемхово без остановки. Запас угля пополнили на маленьком разъезде, а перрон проскочили на полном ходу. С замиранием сердца я смотрел на удаляющееся здание вокзала и успокаивал себя, что смогу сойти здесь на обратной дороге.
Навстречу прошел чехословацкий военный эшелон. На семафоре красный цвет сменился на зеленый, и, скрипя замерзшими колесами, наш поезд тронулся на узловую станцию, откуда отходила ветка к северу, на Томск.
Ночь неохотно переходила в студеное, завьюженное утро. Поземка заметала рельсы. Все пути были до отказа забиты вагонами.
Полыхаев нервничал, грыз ногти и постоянно дул на замерзшее окно, пристально всматриваясь в темноту. Увидев бронепоезд под бело-зеленым знаменем, облегченно перекрестился.
– Слава богу! Анатолий уже здесь!
Едва вагоны остановились, как в железную дверь тамбура забарабанили чем-то металлическим.
Проводник пошел открывать, и вскоре, запустив в натопленный вагон изрядное облако морозного пара, вошли трое.
Премьер-министр забился в угол своего купе и дважды спросил меня, кто пришел. Поначалу я решил, что это большевики. Взлохмаченные фигуры в засаленных полушубках, небритые лица, револьверы в длинных кобурах напоминали героев Февральской революции. Но самый высокий стянул с головы папаху и улыбнулся белозубой улыбкой. Это был легендарный сибирский командарм Анатолий Полыхаев.
– Где министр-председатель? – пробасил он.
Виктор Николаевич, услышав знакомый голос, ринулся из купе и сразу попал в могучие братские объятия.
– Ну ты и пройдоха, Витюша! Подсидел-таки старика Муромского. Только не знаю, поздравлять тебя с новым назначением или сочувствовать? Развал ведь полный. Войска деморализованы. Как им вернуть боевой настрой, ума не приложу!
Анатолий осекся и подозрительно посмотрел в мою сторону.
– Это Пётр Афанасьевич Коршунов, мой секретарь. – Он наш сибиряк, томский. У самого Потанина стенографировал. Можешь его не стесняться.
Командарм крепко сжал и мою ладонь.
– Он уже здесь! – обернувшись к брату, заговорщицки произнес Анатолий.
– Кто?
– Колчак! – чуть ли не шепотом ответил генерал. – Я кроме бронепоезда захватил еще бригаду егерей и артиллерийскую батарею. Если не согласится уйти по-хорошему, силой заставим.
Они удалились в премьерский салон обсуждать детали очередного переворота, а меня попросили напоить ординарцев командарма чаем.
Полыхаевы секретничали с четверть часа. Затем дверь салона со скрипом открылась, и первым, облачившись в короткое, едва сходившееся на животе пальто и профессорскую шапку-пирожок, вышел премьер-министр, а за ним вывалился его верзила-брат. Вместе они выглядели несколько комично. Высокий и низкий, худой и толстый, открытый и скрытный. Как клоуны в цирке. Только они не шутили.
– Ну, с богом, брат! – старший Полыхаев осенил крестным знамением командарма, и они обнялись.
Короткий декабрьский день проскочил незаметно, за окном стало смеркаться, но братьев все еще не было. Видимо, заговор по какой-то причине провалился. Может быть, Полыхаевы были уже арестованы, а то и расстреляны, но меня их судьба волновала мало. Ни тот, ни другой никогда не были мне близки, а к новому министру-председателю я испытывал стойкую антипатию. Мне не терпелось скорее попасть в Черемхово. Хотя обаятельного командарма было все-таки жаль.
Когда совсем стемнело, братья вернулись. Эмоции переполняли их, и перепалка началась сразу.
– Почему ты не сказал ему, что он арестован? – предъявил претензию младший брат старшему.
– Ну, увольте, Анатолий Николаевич, кто из нас генерал: я или вы? – от возмущения премьер перешел на официальный тон. – Я и так провел всю подготовительную работу. Открыто обвинил его в узурпации власти, поставил ультиматум: либо он созывает Сибирский земский собор, либо мы готовы пойти на все. А он приказ о смещении Сахарова с поста главнокомандующего даже не подписал.
– Ничего, еще подпишет. На станции моих солдат больше, чем у него. Вагон Верховного правителя находится под прицелом моей батареи. Через час Ивакин выступит в Новониколаевске. Это послужит сигналом и для нас.
– Ну-ну, – Виктор Николаевич с большим сомнением покачал головой. – А мочи-то хватит? Ведь стоит ему только заговорить, как ты замираешь перед ним, как кролик перед удавом. Тоже мне заговорщик! Еще пара-тройка часов промедления, и Колчак отбудет с золотом на восток, и тогда наш план лопнет как мыльный пузырь. Без золота с нами никто не станет договариваться, а большевики – тем более. Или ты не уверен в своей армии? Тогда вообще нечего огород городить. Если войска не смогут удержать фронт на линии Новониколаевска и Томска, то красные просто скажут нам спасибо и в благодарность поставят к стенке.