– Ты уверен? – оживился дож.
– Абсолютно, господин. Об этом рассказывал воин итуро, который сопровождал своего вождя на эту встречу.
Выходит, им все же удалось объединить племена, и они преподнесут ему победу на блюдечке даже раньше, чем он полагал. Неужели эти идиоты считают, что смогут напасть на его лагерь с тыла и застать его врасплох? Сюрприз ждет их, а не его. Он их раздавит. Ни одному из этих засранцев не удастся уйти живым. А затем он провозгласит себя королем Земли Энды! Сбудется мечта, которую он вынашивал с тех пор, как ему, безусому юнцу, было нанесено самое серьезное из всех возможных унижений – он узнал, что он ублюдок, незаконнорожденный сын своего отца.
Он подслушал разговор между другими учениками Коллегиума, которые смеялись над ним, называя его олухом, – презрительной кличкой, указывающей на человека, занимающего не свое место. Этим объяснялась его ненависть к Атте, сыну Ансо, потому что он был его учителем всю первую зиму, но не сделал ничего, чтобы остальные перестали над ним насмехаться. И также ненависть к его предполагаемому родителю, который никогда его не ценил и которого он убил, однажды ночью подсыпав ему в вино волчьих бобов. И к матери, этой шлюхе, которая сделала своего сына ублюдком. И к своему настоящему отцу – Кейо, сыну Осабы из Элузы. Он вынудил мать назвать его имя перед тем, как заставить ее выпить стакан отравленной воды.
Найти его оказалось делом непростым, потому что он поступил работать в Коллегиум уже после того, как Баладасте унес ноги из этого притона, поклявшись больше никогда в него не возвращаться. Но он вернулся. Он решил посетить Элузу, переодевшись тоговцем, когда его назначили генералом армии короля Гонтрана. Он знал, что рано или поздно вторгнется в этот город и уничтожит его до основания, и хотел еще раз взглянуть на расфранченных горожан, взирающих на приезжих свысока, зная, что все или почти все они скоро умрут – сгорят в огне, падут от меча или от зубов его тварей. Он вошел в школу и услышал, как один из учителей окликает другого по имени, преследующему его на протяжении десяти долгих зим. Все остальное уже стало историей. Он выяснил, где находится дом Кейо, и в тот же день после захода солнца явился к нему. Они проговорили всю ночь, как друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Кейо не скрывал гордости своим вторым сыном, великолепным воином, но заявил, что его единственная собственность, древний иттун, который он описал и который Баладасте уже видел на груди Атты, хочет отдать ему в виде компенсации за то, что не был хорошим отцом. Он сам налил ему отравленного вина, которое принес в виде угощения. Дождавшись, пока Кейо опустошит кубок, он сообщил ему, что только что подсыпал в вино волчьих бобов в количестве, достаточном для того, чтобы умереть медленной и мучительной смертью, спасти от которой его не сможет ни один лекарь. Тем не менее Кейо так и не сказал ему, где хранит медальон. Значительно позже он узнал значение этого амулета, и это подвигло Баладасте на убийства его обладателей. Вне всякого сомнения, среди них должен был оказаться и брат, имени которого он не знал. Но сейчас, если сын этого осла, его отца, еще жив, он должен будет вместе со всеми остальными явиться в Беро, и ему наконец удастся завершить акт возмездия.
Этой ночью Баладасте спал один и во сне видел неизвестное место, где было очень холодно, несмотря на то, что в небе сияло солнце. Он стоял на горе трупов, а желанная корона летала вокруг, но ему не удавалось надеть ее себе на голову. Корона все время отдалялась, и он бежал за ней, но внезапно она превратилась в чудовищного вида змею, окружила его своими кольцами и начала душить… От ужаса он проснулся, обливаясь пóтом и прислушиваясь к громким ударам сердца. Кошмарный сон, это всего лишь кошмарный сон, твердил себе он. Сев на кровати, он протянул руку, намереваясь зажечь масляный светильник и сделать глоток светлого вина. Однако даже не успел опустить ноги на пол, потому что в горло ему уткнулся кончик ножа, парализовав все его тело.
– Где они? – услышал он чей-то шепот.
– Кто?
– Две женщины.
– В палатке рядом. Что…
– Вставай и не вздумай поднять тревогу, иначе я выпущу из тебя всю кровь, как из свиньи.
Баладасте не знал, что причиняет ему больше страданий – то, что охрана позволила кому-то войти в его шатер, или то, что он был абсолютно голым. Без одежды, ботинок, железного панциря, кожаного плаща и шлема он чувствовал себя беззащитным, стареющим мужчиной с дряблой плотью. Он пошел на свет факела, закрепленного на столбе перед шатром, и наступил на тело одного из своих охранников. Второй лежал чуть дальше, и у обоих было перерезано горло. Удивлению двух других стражников, охранявших женщин, не было предела, когда они увидели всемогущего, но абсолютно голого дожа в обществе человека в капюшоне, который левой рукой обхватил его за шею, а правой приставил к его горлу нож.
– Скажи им, чтобы бросили оружие и бесшумно вошли в палатку, – снова услышал он шепот незнакомца.
– Бросьте оружие и бесшумно войдите в палатку, – повторил он.
Оба солдата повиновались, и они последовали за ними. Эндара спала крепким сном, в отличие от Иарисы, которая насторожилась и встала, услышав голоса. Она сжимала в руках толстый железный подсвечник, в котором по просьбе Эндары горела свеча. От удивления она едва не выронила подсвечник.
– На пол! – шепотом скомандовал незнакомец солдатам и обратился к Иарисе: – Заткни им рты и свяжи их.
Голос показался ей знакомым, но она не стала задавать вопросов и выполнила приказ, сдернув с кровати кусок полотна и разрезав его на полосы при помощи припрятанного в ботинке ножа, который не заметили ни Койра, ни солдаты дожа. Она заткнула рты обоим охранникам, после чего связала им руки за спиной и привязала к ногам. Теперь ни один из них не мог двинуться с места. Затем она разбудила Эндару, которая совершенно не удивилась, и они вышли из палатки, разрезав заднюю стену. Незнакомец в капюшоне ни на секунду не выпускал своего пленника, которому тоже связали руки и заткнули рот на случай, если он передумает и поднимет крик. Уверенность в железной охране дожа была настолько сильна, что все вокруг спали спокойным сном, и они беспрепятственно спустились по южному склону холма и дошли до небольшей буковой рощи. Тут их ожидали две привязанные к дереву лошади.
– Не убивай его, – произнесла Эндара, когда мужчина пинком отправил Баладасте на землю.
Игари вздрогнул, в очередной раз убедившись, что она умеет читать мысли, и откинул капюшон.
Когда элузо с другом спустились с холма и затерялись в кустарнике лагеря фрей, он решил, что дождется рассвета и поедет к вождю Лиги, но задремал и проснулся, когда утро было в разгаре. Перед тем как отправиться в путь, он осмотрел вражеские позиции, чтобы убедиться, что нигде нет никакого особенного движения. Но все было тихо. Тогда он перевел взгляд на холм, на котором возвышался красный шатер. До него было совсем недалеко, и он разглядел группу черных всадников, преодолевающую крутой склон. Значит, знаменитый Унмарилун Эланоа и его люди все-таки примкнули к захватчикам! Игари хотел уже отвязать лошадь и без промедления ускакать, как вдруг его внимание привлекло то, что всадники остановились на середине подъема, и лишь менее полудюжины воинов продолжили путь. Он проводил их взглядом и увидел ее… или услышал… этого он так и не понял. Эндара была с ними, и женщина-бедос тоже. Поручение к Мендауру вылетело у него из головы, и он провел весь день на холме, неподвижно сидя на земле и устремив взгляд на красный шатер, пока на затянутом тучами небе не появилась луна, озаряя мрак и заставляя облака расступаться перед Богиней Ночи. Он ни на секунду не усомнился в том, что это сигнал, и, не теряя времени, явился к шатру Баладасте. Он слыл одним из лучших охотников илун не только благодаря своей меткости, но также благодаря способности, которую часто применял на практике, – сливаться с Природой, становясь невидимым для потенциальной жертвы. Без малейших затруднений он приблизился к первому охраннику и перерезал ему горло. Солдат упал, не издав ни звука, но шум от падения тела привлек внимание второго охранника, которого постигла та же участь. Игари не стал размышлять над тем, что только что убил двух человек. Все, что он знал, так это то, что должен вывести отсюда двух женщин.