– Прошу вас, сударыня! Приехали!
И, заметив слезы на моих щеках, бесцеремонно вытер их пальцем. Я брезгливо отшатнулась, стараясь не коснуться руки этого лгуна, выбралась из салона и, огибая дорогие иномарки и стоящих около них солидных людей, устремилась к освещенному крыльцу одноэтажного особняка в глубине двора.
– Лора, ну что вы, в самом деле, как маленькая? – Профессор еле поспевал за мной, стараясь забежать вперед и заглянуть в лицо. – Вы же не будете носить эти тряпки! – Он потряс пакетом с костюмом и туфлями: – У вас совершенно другой стиль! Так почему же не сдать вещи обратно в магазин?
Ну и кретин! Как будто я из-за этого!
– Куда идти? – не оборачиваясь, сквозь зубы процедила я, прилагая усилия, чтобы открыть тяжелую дверь.
– Идите за мной, злючка вы эдакая. – Горидзе обогнал меня в людном фойе и устремился вперед по коридору. – Я провожу вас в гардеробную комнату.
Остановившись перед неприметной дверкой в конце коридора, профессор подправил усы, привычным жестом головы отбросил прядь седых волос и, потянув дверь на себя, шагнул за порог. Обернувшись, взглядом пригласил меня войти и на секунду замер перед дородной дамой с рыжими волосами, забранными на затылке в пышный хвост. Алый брючный костюм был того же цвета, что и помада на ее губах. Дама выглядела эффектно. Вахтанг Илларионович очнулся от культурного шока и, припав к пухлой ручке красногубой красавицы, проникновенно проговорил:
– Смотрю на вас, Аллочка, и убеждаюсь – нет предела совершенству. День ото дня все краше и краше становитесь. Цветете, как роза.
– Хватит подлизываться, – ласково оттолкнула Горидзе толстуха. – Где Наталья? Почему до сих пор нет на месте?
– Вместо Наташеньки на лотах работает Лора, – он слегка подтолкнул меня вперед, представляя пред светлые очи Аллы. И, глядя на ее помрачневшее лицо, торопливо добавил: – Конечно, Лорочка не модель, стати не те. Ножки коротковаты, личико простовато. Но ведь вы, Аллочка, кудесница. Чудеса творите своими волшебными ручками. Не сомневаюсь, что вы сделаете из нашей Лорочки что-нибудь удобоваримое.
Я так и задохнулась от гнева. Да как он смеет? Кто позволил старому волоките вытирать о меня ноги? Оттолкнув профессора, я насупилась и устремилась к двери.
– Стой, куда пошла? – раздался грубый окрик. Я замерла, не веря своим ушам. Это Вахтанг Илларионович мне? С ума можно сойти!
Профессор рванул меня за руку, и я покорно вернулась обратно. Я всегда подчиняюсь грубой силе, в душе горько сожалея, что рядом нет Лайта Ягами. Вот кто восстановил бы справедливость и воздал наглецу по заслугам! Толстая Алла поднялась с пуфа и, приобняв меня за плечи, повела к косметическому столику. Усадив на высокий крутящийся стул, несколько раз крутанула, поднимая сиденье, стянула с головы кошачью шапку, пригладила мои волосы ладонями и осуждающе проговорила:
– Зачем вы так, Вахтанг Илларионович? Лора – очень хорошенькая, я лишь немного ее подкрашу, сами увидите, какая куколка получится.
Горидзе усмехнулся, подправил усики и вышел из гримерной. От незаслуженной обиды внутри меня все точно заледенело. Я покорно сидела на стуле, пока Алла делала макияж и укладывала мои волосы. А затем я переодевалась в обновки, стараясь не попортить ценники и бирки.
– Ну вот, другое дело! – наконец воскликнула гримерша. – А ну-ка, Лора, повернись! Теперь задом! Хорошо! Другим боком. Просто отлично! Ну, Лора, с богом! Бегом на сцену!
– Я не знаю, где сцена, – угрюмо глянула я на нее.
– Пойдем, я покажу, – в голосе Аллы слышалось участие. – Иди за мной. Не отставай.
Женщина распахнула дверь и неожиданно легко для своих габаритов устремилась по коридору. Свернула за угол, нырнула в заполняющийся людьми зал, легко взбежала по лестнице на сцену и, проскользнув за плотно задернутый занавес, указала на профессора Горидзе, расхаживающего среди приготовленных на продажу предметов искусства. Лоты располагались на полках стеллажа, и каждая полка имела свой номер. Увидев меня, Мышиный жеребчик приветливо улыбнулся, словно не он десять минут назад критиковал мои внешние данные, и указал на стойку с пронумерованными ячейками:
– Ну что, душа моя, попробуем? Я буду вести аукцион и выйду к публике первым, а вы, Лора, буквально через минуту возьмете вот этот «волшебный фонарь» и вынесете на сцену. Будете стоять с фонарем в руках и улыбаться до тех пор, пока я не скажу: «Продано!» и не ударю по кафедре молотком. Затем вы вернетесь за сцену и поставите лот в ячейку на прежнее место. Возьмете лот номер два – эту вазу – и снова выйдете на сцену. Дождетесь выкрика «продано», отнесете вазу на место, возьмете следующий лот. И так до последнего предмета. Ничего сложного, правда?
– Да вроде, – дернула я плечом.
– Тогда вперед!
Я дождалась, пока Горидзе скроется за занавесом, сосчитала до шестидесяти, ухватила с полки странную игрушку, похожую на вертящийся барабан, и, стараясь идти изящно, двинулась к кулисам. Прошла через узкий проход между пахнущими пылью портьерами и оказалась на залитой светом сцене. Из переполненного зала на меня смотрели сотни глаз, и мне стало так жутко, что захотелось бросить все и убежать. Внизу, около лестницы, ведущей на сцену, сидела Алла с блокнотом в руках и ободряюще мне подмигивала. Тогда я собрала волю в кулак и, напряженно улыбаясь, засеменила к кафедре ведущего. Вахтанг Илларионович держал в руках приподнятый над медной тарелкой деревянный молоток и громогласно вещал:
– Волшебный фонарь Сальвадора Дали! Любимая игрушка гениального сюрреалиста! Стартовая цена – сто пятьдесят тысяч рублей! Кто больше? Номер восемь – сто шестьдесят. Номер двадцать – сто семьдесят. Сто семьдесят раз, сто семьдесят два – двести! Двести тысяч готов заплатить за волшебный фонарь господин под номером двадцать пять! Нет желающих повысить ставку? Двести тысяч – раз! Двести тысяч – два! Двести тысяч – три! Продано! Номер двадцать пятый стал обладателем «волшебного фонаря» Сальвадора Дали!
Я во все глаза смотрела на кудрявого урода, купившего фонарь, и думала – а может, это он? Мой Лайт Ягами? Было в нем что-то такое, от чего стыла в жилах кровь и сладко ныло сердце.
– Под вторым лотом вниманию уважаемых гостей аукциона предлагается этрусская ваза из коллекции Елены Рубинштейн.
Горидзе оглянулся на меня, все еще завороженно обнимающую первый лот и рассматривающую покупателя фонаря, и, заметив, что я не тороплюсь покинуть сцену, сердито прошептал:
– Лора, вазу неси!
Очнувшись, я устремилась к кулисам, прошла сквозь узкий проход и оказалась перед стеллажом. Вернула на место игрушку Дали, прижала к себе вазу Рубинштейн и понесла на сцену. Я не слышала, что говорил профессор Горидзе, не видела, как торговались покупатели, ибо все мое внимание поглотил господин под номером двадцать пять. У него были мечтательные глаза газели и обезьяньи уши. Дождавшись возгласа «продано», я уходила за кулисы и выносила следующий предмет, видя перед собой только его большие, с тяжелыми веками, чуть влажные глаза. Внимательные и даже как будто изучающие. Он тоже смотрел на меня, не отрываясь, и ничего больше не покупал. Так я и сновала, как челнок, туда-сюда, пока не продемонстрировала публике все вещи, приготовленные для продажи.