Ее решимости хватило ровно на двадцать четыре часа.
Наркотическая зависимость цепко держала Керри-Энн в своих объятиях. Она немножко приторговывала зельем на стороне, чтобы оставаться на плаву и всегда иметь дозу под рукой. Но тут обеспокоенный сосед сообщил властям о том, что происходит в ее доме. Они обнаружили ее в нищете и убожестве. На кухне громоздилась грязная посуда, на полу валялись мусор и объедки, а худенькая от недоедания и нечесаная Белла сидела в гостиной в одних несвежих трусиках. Полиция обыскала весь дом, но по чистой случайности Керри-Энн успела сбыть старые запасы, а новые еще не получила, так что у нее ничего не нашли.
Но не успела она вздохнуть с облегчением, как один из копов, высокий и худой мужчина с плохими зубами, подошел к ней и суровым тоном произнес:
— Мэм, мне нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов.
Керри-Энн неохотно кивнула.
Он посмотрел на Беллу.
— Это ваша дочь?
— Да. Почему она вас интересует?
Коп не обратил внимания на ее вызывающий тон.
— Разве она не должна быть в школе?
Керри-Энн не помнила, какой сегодня день, будний или выходной, потому сказала первое, что пришло ей в голову.
— Она больна. — Хотя если кто и был болен, так это она сама. Ее уже трясло мелкой дрожью и пробирал озноб — она как раз собиралась на встречу со своим поставщиком дурмана, когда в дом к ней пожаловали полицейские.
— Тогда почему же она ходит по дому полуголая? — пожелала узнать напарница копа, полногрудая женщина с завитыми каштановыми волосами. Она взглянула на Беллу, которая смотрела на них огромными темными глазищами, сунув в рот пальцы, — детская привычка, которая давала о себе знать, когда девочка нервничала, — а потом перевела взгляд на Керри-Энн, и на ее лице появилось выражение крайнего презрения.
И тогда, в момент ослепительной ясности, Керри-Энн вдруг увидела свое убогое жилище ее глазами. Она увидела свою дочь — по-настоящему увидела ее — впервые за несколько недель. Увидела, какая она грязная, как сильно она похудела, как болезненно выпирают у нее ребра, похожие на ступеньки расшатанной деревянной лестницы. Она увидела коричневое пятно сзади на ее трусиках — следствие того, что девочка не сумела как следует подтереться, а помочь ей было некому; увидела корочки засохшей пищи в уголках губ. Когда она последний раз кормила Беллу? Когда она последний раз укладывала дочку в постель, поправляя одеяло, когда водила в школу? Она не помнила. Мысли путались, и в голове у нее стоял неумолчный шум, как будто ветер завывал в пустом туннеле.
Она молча смотрела, как женщина-полицейский присела на корточки и негромко заговорила с Беллой. И только когда она взяла девочку за руку и повела ее к двери, на Керри-Энн снизошло осознание того, что происходит. Она шагнула вперед, загораживая проход.
— Эй, что это вы себе позволяете? Это мой ребенок! — воскликнула она. — Белла, иди к своей мамочке! — Она произнесла это визгливо и пронзительно, как приказ, а не мольбу.
На лицах обоих полицейских отразилось беспокойство: они явно полагали, что она способна сделать девочке больно.
Белла смотрела на нее своими огромными глазами, и в них появилось обвиняющее выражение. Девочка заплакала.
Керри-Энн бросилась к ней, чтобы утешить, но мужчина-полицейский схватил ее за руку и удержал на месте.
— Мэм, пожалуйста! — И добавил, разряжая обстановку: — Мы будем хорошо заботиться о ней.
— Вы не можете так поступить. Вы не имеете права! — закричала Керри-Энн, когда женщина-полицейский повела Беллу к двери, а ее напарник по-прежнему крепко держал ее за руку. Когда у нее иссяк запас ругательств, Керри-Энн взмолилась: — Куда вы забираете ее? Хоть это вы можете мне сказать? — Глаза у нее щипало, из горла вырывались судорожные всхлипы. Озноб, пробегавший по ее телу, перешел в неконтролируемую дрожь. Ей казалось, что она сходит с ума, разваливаясь на куски.
— Позвоните по этому номеру. — Он отпустил ее и протянул ей визитную карточку, которую достал из кармана.
Керри-Энн увидела вверху логотип Инспекции по делам несовершеннолетних, и ей показалось, будто время повернуло вспять. Кошмар ее детства на этот раз обрушился на ее дочь.
Немного придя в себя, она помчалась по указанному адресу в администрацию округа, где ее мольбы встретили лишь стену холодного равнодушия. Ей сказали, что Белла в безопасности, и все. Женщина в приемной посоветовала ей нанять адвоката, отчего Керри-Энн окончательно растерялась. Кого она могла нанять? И чем будет платить ему? Керри-Энн ехала к своему поставщику, чтобы удовлетворить более насущную потребность, как вдруг, остановившись на красный свет, заметила рекламный щит, сообщавший о бесплатной клинике для тех, кто хочет излечиться от наркомании. Впоследствии она никак не могла вспомнить, что же именно подтолкнуло ее двинуться в том направлении. Если верить создателям программы «Двенадцать шагов», в дело вмешались высшие силы, но она и сама понимала, что для нее это был вопрос жизни или смерти, выбор между тем, броситься ли ей в пропасть с высокого обрыва или постараться отойти от края. Потому что она была уверена в одном — жизнь без Беллы для нее не имеет смысла.
Первая неделя в реабилитационном центре прошла для нее как в тумане, и большую часть ее она провела в отделении детоксикации, на сильнодействующих лекарствах, едва ли соображая, где она и что с нею происходит. Постепенно туман рассеялся, и последующие недели оказались наполнены встречами — с консультантом, с наставником, с членами своей группы, — перемежаемые рутинными общественными обязанностями и черновой работой. И все это время ее преследовало настойчивое желание — уколоться.
Этот месяц оказался самым долгим в ее жизни.
Керри-Энн сомневалась, что сумела бы выдержать, если бы не Белла. Она наивно полагала, что, завязав с наркотиками, она сразу же получит возможность забрать дочь.
Ее наставница в клинике, Мэри Джозефсон, бывшая героинщица, вот уже двадцать лет обходившаяся без адского зелья, посоветовала ей обратиться в Службу бесплатной юридической помощи неимущим, и там ее познакомили с Абелем Тоуссаном. Через несколько дней состоялось первое судебное заседание. Но уже на предварительном слушании стало ясно, что дела обстоят далеко не так блестяще, как ей того хотелось бы. Судья, дородный мужчина средних лет, у которого, скорее всего, были дети, отнесся к ней с таким презрением, что ей показалось, будто ее судят за тяжкое преступление — так оно, собственно, и было.
— Ребенок останется на попечении приемных родителей до тех пор, пока мать, — он скривился, глядя на Керри-Энн с высоты своей скамьи, — не сможет убедить суд в том, что она способна воспитывать дочь.
Помимо продолжения выполнения программы «Двенадцать шагов», еженедельных анализов на наличие наркотиков в крови и посещения класса родительского воспитания, ей предстояло найти постоянную работу и приличное жилье, провозгласил он.