– Чего? – переспросил Ардэн.

– Хочу Русю, – повторила я и почесала репу, глядя на перекосившуюся физиономию недоделанного легара. – Да не-е-е, не для того, – отмахнулась я, сообразив, что мы с Димой думаем о Русе в разных направлениях.

– А для чего? – прищурившись, уточнил змеище мой ненаглядный.

– Поболтать, а для чего еще? Тут злачных мест нет, значит, ничего более интересного не предвидится. С Брэном весело. Ну Дима, ну пожа-а-алуйста, – заныла я, нетерпеливо поднимаясь с кресла. – Ну что мы на корабле натворить можем?

– Вы можете все, – недовольно ответил Ардэн, и я даже обиделась.

Руся – законопослушный аттариец, я – маленькая, слабенькая земляночка, вот чего мы тут сделать можем?

– Мне не нравится твоя идея, – проворчал Дима.

– Ты просто ревнуешь, – фыркнула я. – Ну Димочка, – я повисла на его шее, целуя упрямо поджатые губы, – люби-и-имый.

Ардэн внимательно посмотрел на меня и усмехнулся. В глазах его мелькнуло метровыми буквами «ИДЕЯ», и мы как-то сразу поменялись местами, то есть у меня резко повысилась подозрительность. Хотя… Платить в этой жизни надо за все, даже за Русю.

– И что ты хочешь за это, Змей Горыныч? – ворчливо спросила я.

– Вечером ты станцуешь то, что танцевала в казино, – назвал мне размер оплаты командир «Гордости».

И всего-то? Да пожалуйста, жалко, что ли? Я жарко кивнула, и Ардэн потер руки.

– Но если «Гордость» вздрогнет, оба сядете под арест. Ты – в каюте, Брэн – в карцере, – предупредил меня Дима.

– Ты – тиран, – обличила я его и направилась к двери. – Ну, что расселся? Родина ждет!

Но по плану у меня сначала был Рома – хотелось поздороваться, – а потом дружбан. Дима усмехнулся, покачал головой и направился за мной. Сима все еще прикидывалась шлангом и не лезла с разговорами, выпендривалась перед командиром, делая вид, что она прежняя тихая Система, созданная лишь для блага аттарийского экипажа.

– Сейчас, – улыбнулся Дима, поцеловав меня и скрываясь в рубке.

Я сама попросила, чтобы Рома вышел в коридор. Ну на фиг шокировать этих впечатлительных аттарийцев нетрадиционными отношениями. Ардэн согласился со мной. И теперь я застыла у дверей, лениво разглядывая надписи на стенах, ни черта не понимая в этих закорючках. К сожалению, чип в моей голове давал только речевой перевод. Остальному нужно было учиться, но лень-матушка и шило в одном месте не давали засесть за аттарийскую азбуку, и я отложила свое обучение на потом… потом… скоро.

Рома вышел быстро, и сразу же я оказалась размазана по пластику могучим грейновским телом, вжавшим меня в переборку. Я даже пискнуть не успела, захлебнувшись чистой синевой мужских глаз, стекла по стенке жидким воском и облепила свое второе чудо, жадно ловя губами его дыхание.

– Кх-кх, – вежливо кашлянула Сима, напоминая, что мы не в каюте, когда Рома подхватил меня под ягодицы и я взлетела вверх по его телу.

И через пару секунд послышались чьи-то шаги. Рома с явным сожалением поставил меня на пол, обнял лицо ладонями и поцеловал уже не столько страстно, сколько нежно.

– Сильно не хулигань, – сказал он. – Если что, Брэн будет сидеть в карцере без крота и сопутствующей комплектации.

– Еще один тиран, – усмехнулась я. – Еще и кровожадный.

– Зато любящий, – улыбнулся Грейн, обдавая меня теплой волной своего взгляда.

– Но Русиным причиндалам от этого не легче, – хмыкнула я. – Все будет хорошо, корабль выживет. Честно-честно, – уверила я и только что рубаху на груди не рванула.

– Сима, – позвал Рома, не отрывая от меня взгляда.

– Да помню, помню. Тотальный контроль, – проворчала Серафима, материализуясь рядом. – Сделали из Симы Арину Родионовну.

– Кого? – не понял мой синеглазик. Мы с Системой покачали головой, вот ведь темнота аттарийская. – Понял, уже забил, – усмехнулся Рома. Еще раз поцеловал меня, несильно шлепнул по драгоценному заду, как-то очень плотоядно на него посмотрев, и я рванула с места в карьер, пока этот выдумщик не запустил свой порочный мозг на полную катушку. – До вечера, сердце мое, – услышала я и послала Роме воздушный поцелуй.

– Уф, свобода, – с неимоверным облегчением выдала Сима. – Инусик, гуляем!

– Мама, – гулко сглотнула я, глядя на белого кролища, на чьей спине уже восседала Серафима.

– За мной! – завопила она, и я обреченно застонала.

Глава 18

– Си… и… ма, – задыхаясь, пыталась я докричаться до Системы. – Я… бо… больш… ше… не мог… гу.

Сима сидела на крольчатине задом наперед, то есть к морде задом, к умирающей мне передом.

– Давай-давай, Журавлева, не будь тряпкой, – говорила она мне тоном заправского тренера. – Я сделаю из тебя чемпиона. Через тернии к золотому пьедесталу.

Я остановилась и от души сказала:

– Ты не Сима, ты попа с ушами!

Кролик остановился, и на лице Серафимы появилось озадаченное выражение.

– Инусик, это нелогично даже для тебя. Такое создание просто лишено возможности выжить, – сообщила она. – Вот смотри…

Я согнулась, уперевшись в колени, и тяжело дышала, а когда подняла голову, так и застыла с раскрытой варежкой. На кролике сидела не Сима, а самая что ни на есть попа. Сделав невольно несколько шагов, я с невероятным интересом рассматривала самые красивые ягодицы во Вселенной, голубоватые, мерцающие и… ушастые. По бокам идеально округлых полупопий торчали здоровенные уши, оттопыренные на девяносто градусов. И самое невероятное – это нечто продолжало разговаривать. Вы когда-нибудь видели говорящую задницу? А мне вот посчастливилось.

– Вот это да, – потрясенно выдохнула я, и меня скрутила истерика.

– Как видишь, это даже не эстетично, – вещало ушастое седалище. – Даже усидеть тяжело, не то что передвигаться.

У попы выросли ноги, короткие и тоненькие. Они скрестились и покачались, лупя по хвосту монстра-кролика.

– А кушать-то как? – Две тонкие ручки с маленькими пальчиками вытянулись из-под грандиозных ушей и схватились за щечки-ягодицы.

– А-а-а-а… – Я сползла по переборке на пол, поскуливая и подвывая.

– Вот каким местом кушать, я тебя спрашиваю? – возмущалась говорящая задница. – Абсолютно нежизнеспособное создание.

– Си-и-и… а-а-а-а, – выла я, уже валяясь на полу, когда это нечто спрыгнуло на пол и попробовало себя осмотреть. – Сима, сволочь, я сейчас сдохну-у-у. – Новый приступ нечеловеческого ржача лишил меня воздуха, и я сотрясалась в беззвучных конвульсиях.

– Ну, что разлеглась? – вопросило седалище, снова звонко шлепнув себя ладошками по «щечкам». – На фиг кролика, сама доведу. Жо…а – она всегда до чего-нибудь доведет, – философски изрекло нелепейшее из всех созданий и деловито пошлепало вперед. Уши-лопухи подрагивали от каждого нового шага.