– Здесь в госпитале ваших бойцов нет, – сказал Козодаев. – Вас доставили в Тамбов на самолете, который из-за плохой погоды не смог сесть в Брянске или в Воронеже. Вместе с вами на борту было 20 человек тяжелораненых из числа освобожденных из плена. Все они находятся здесь. Если хотите, я могу узнать по остальным госпиталям и отделениям о наличии у них бойцов вашей части.
– Сделайте, если это вас не затруднит.
– Владимир Николаевич, в нашей ведомственной поликлинике свободных мест нет, поэтому вы, надеюсь, не будете против остаться здесь в госпитале?
– Конечно, нет. Даже не дергайтесь по этому поводу. Сколько мне здесь лежать, врач не сказал?
– Около трех недель придется пробыть точно. Раны почистили, теперь надо дождаться, как они будут заживать. Все зависит от вашего организма.
– Понятно.
– Отдельной палаты мы вам тут тоже предоставить не можем. Лежать вы будете в палате старшего комсостава. Если вам что-то потребуется, сержант по возможности обеспечит.
– Спасибо. У меня к вам большая просьба: не надо афишировать перед остальными моего звания, должности и награждения Звездой Героя. Пусть я для всех пока останусь армейским старшим лейтенантом.
– Чего-то опасаетесь? Мы можем усилить охрану госпиталя.
– Нет, не опасаюсь. Просто, во-первых, не хочу ажиотажа вокруг себя, от этого у окружающих одни неприятности будут. Во-вторых, лучше подстраховаться на всякий случай. Не нравится мне ситуация с нападением на колонну и моим ранением.
– Хорошо, всех, кто о вас знает, предупредим, чтобы молчали, – сказал Козодаев.
На этом мы расстались. Вызванные из коридора санитары отвезли меня в палату и переложили на свободную койку со свежими простынями. От всех переживаний я быстро уснул…
Мне впервые за более чем полгода снился рассвет 22 июня и бой в крепости. Особенно тот момент, когда я стоял под крышей церкви, а вокруг меня в стены впивались осколки и горели перекрытия. Все было как наяву, словно я опять был там, и еще ничего не решено, и история не поменяла свой ход. Я вновь видел неторопливый ход по крепостным аллеям штурмовых групп немцев, захват ими объектов внутри цитадели, бой в храме, нашу атаку на Тереспольские ворота и казармы батальона НКВД, смерть бойцов и друзей, пожары в зданиях и на улице, горящие машины и деревья. Мне казалось, что я сам весь в огне. Горю всеми частицами своей души и тела, плыву и таю в жарком пламени. Мне хотелось вырваться из него, но ничего не получалось, становилось хуже, появилась боль, проникающая в каждую клеточку, и я решил плыть дальше по течению. Это помогло. Потихоньку боль стала спадать, а вместе с ней становились меньше языки пламени. Вскоре на меня пролился дождь, сначала это были отдельные капельки, падавшие на лицо. Я старался ловить их ртом, но смог поймать всего несколько штук. И тут дождь полился как из ведра. Капли попадали на лицо, в рот, тело. Омывали шею, грудь и бедра. Мое тело наконец стало остывать, и я спокойно погрузился в спасительную темноту…
…Море! Мне снилось море, его теплые, ласковые и нежные волны, качающие и убаюкивающие меня. Господи, как же я люблю вот так лежать на волнах. Вечно бы так лежал, подставляя солнцу свое лицо, если бы не одно «но» – мелкие черноморские медузы противно касались тела. Не люблю я их! Так не хочется открывать глаза, но придется…
Вот ведь бред какой-то! Приснится же такое! Какие, к черту, медузы?! Какое море?! Я же в госпитале лежу на лечении по ранению! Но глаза открывать все равно не хотелось, так приятно было ощущать себя на волнах. Эй, мужик, очнись! Это я тебе говорю, товарищ Герой и так далее. Просыпайся давай, хорош подушку мять! Тем более что кто-то довольно грубо меня по кровати таскает. Больно-то как! Господи, что ж вы творите, суки! Больно же! Слава богу, наконец-то все устаканилось и меня оставили в покое. Пробуждение было далеким от самых приятных. Единственным утешением стали прелестные женские серые глаза, внимательно смотревшие на меня. Их бы я узнал из сотен других. Женщина, смотревшая на меня, была ИРОЙ! Вот только мой организм, прикрытый простыней, сработал несколько фривольно – сразу встал в стойку. Да так, что я был вынужден прикрывать его поверх простыни рукой, а то вдруг женщина не так поймет.
– Володя, как вы себя чувствуете? Что-нибудь хотите? Есть, пить хотите?
– Спасибо, есть не хочу, а вот пить очень хочу. Ведро точно бы выпил. Чувствую себя более чем нормально, – стараясь выиграть время и справиться со своей физиологией, ответил я.
Ира встала и пошла к столу у входа, где стояли ведро и кружка, накрытые вафельным полотенцем. Ее ладная фигурка в белом халате просто светилась в лучах солнца. Лучше бы она и не вставала, а то неприлично самому стало! Люди же кругом! Приподняв голову, я осмотрелся вокруг. Нас в палате было двенадцать раненых, практически все либо действительно спали, либо делали вид, что спят или что их происходящее не касается. Принесенная вода была теплой и вкусной. Не отрываясь от кружки, я выпил ее всего в несколько глотков и попросил еще. Только на третьей успокоился. Запасся водой, как верблюд.
– Может быть, сходить за обедом? Вы же, Володя, третий день ничего не ели, – спросила Ира.
Ну ничего себе, трое суток проспать. Вот это я даю!
– Да нет. Я есть, честно, не хочу. Неужели я трое суток проспал?
– Да. Пока вы спали, вам перевязки три раза поменяли. Врачи все удивляются, откуда в вас столько мелких осколков мины, ведь их вроде как все во время операции вынули. Оказалось, что нет. Каждый раз при перевязке несколько штук новых выходили вместе с гноем. Хотя при изучении снимков рентгена ничего не видели. Сегодня первый день, когда ничего не нашли. Раны у вас чистые, уже стали зарастать. Наш хирург Анна Николаевна сказала, что через недельку, если все будет хорошо, можно будет снять повязки с ноги, бедра и руки. Так что выздоравливайте быстрее. Кстати, вы помните про свое обещание – зайти к нам в гости?
– А как же! Я свои обещания помню и стараюсь обязательно выполнять. Особенно такой красивой и обаятельной девушке, как вы. Вот встану на ноги и сразу же первый визит к вам.
– Что ж, буду ждать. Володя, мне надо идти, я, как освобожусь, зайду к вам еще.
– Я тоже буду ждать.
Ирина встала и вышла из палаты.
– Ну ты, старлей, даешь, – донеслось с соседней койки. – Не успел глаза открыть, как саму «Королеву» приворожил, то-то она чуть ли не каждый день к тебе заходит.
– Да нет. Мы просто с ней давно знакомы. Я тут в городе учился, да и сам местный.
– Ты не тушуйся. Мы все понимаем, а если ничего не было, так надо, чтобы было, – поддержал меня хриплый голос с другого края. – Она женщина умная и красивая. Не зря же ее «Королевой» называют, и заметь, не только из-за фамилии.
– Ты, парень, не обращай внимания на этих балаболов, – раздалось от окна. – Им бы только языком почесать. Тебя ведь Вовкой зовут?
– Да.
– Меня Иваном Тимофеевичем кличут. Старший политрук, я из 16-й армии Юго-Западного фронта. Тот, что ближе к тебе лежит, – твой тезка, капитан-танкист Александров Владимир Григорьевич, комбат из 10-й армии Центрального фронта, его под Калугой ранило. Второй – тоже танкист и твой тезка Гавриков Владимир Алексеевич, он с ожогами мается, по ночам порой спать не дает. Этот из-под Сухиничей. Мы здесь неделю как находимся. В один день, но в разное время привезли, да все равно в одной палате разместили. Из всех присутствующих пока только втроем говорить и даже слегка двигаться можем. С остальными тяжело. От них только вскрики и стоны слышим. Мы уж, грешным делом, думали, что и ты еще пару дней молчать будешь, а тут такая радость – еще один говорящий объявился. Вот Вовки и разболтались.