Варвара сидела с веревкой на шее, обхватив колени, отвернув к стене разбитое лицо.
На пороге появился Баранчик.
Панька сообщила:
– Удавиться хотела… Вишь, какая гордёна.
– В церкву ступайте, – сказал Баранчик.
Он подождал, пока ушли все, кроме Ивана.
– Ступай, давися, – сказал он Варваре. – Встрявать не стану. И ему не дам.
Варвара угрюмо глядела в угол.
– Табе откель взяли? Ежли весь ваш двор продать с матерей в придачу… Ведь бедность голимая! А коню энтому двести рублев цана, не мене… Я тута хозяин, тута все в моей воле ходють. И ты ходить будешь.
Он повернулся и ушел. Трезвонили колокола.
В облаке пыли ползет по проселку телега. Баранчик, весь черный от пыли и пота, сидит в передке. За поворотом открывается река, желтеющее поле в низине.
Косцы обедают. Трещат кузнечики, да лук хрустит на зубах.
Подходит Баранчик, берет литовку, точит.
– Али вы тут ночявать собралися?
– Живоглот вы, папаша, – говорит Егор, налегая на картошки. – Полнивы какую с ночи размахали…
Баранчик мерно взмахивает косой. Встает Иван, поднимаются бабы.
Варвара вяжет сноп.
Скрытые по грудь во ржи, ровно, уступом идут косцы. Солнце вспыхивает на лезвиях кос.
Мошка тучей стоит у морды лошади, она отфыркивается. Варвара дремлет в телеге.
В ограде хутора топчутся, взбивая пыль, бесчисленные овцы. За колодцем виднеется крыша огромного шалаша. Отпихивая овец, Иван идет через двор.
Иван стукнулся головой о бревенчатый накат потолка. Низкая горница теряется в полутьме. По всей стене тянулись нары человек на двадцать.
– Тута, што ль, уваровского купца зарезали?
– Когда то было, при царе Косаре…
На лавке сидит Дёма Цыган, перед ним бутылка и миска с огурцами. Разговаривает он лениво и нагло.
– Гляди, Трофимыч, ему щяс деньги позарез. Он в Танбове магазины купил, мы таперя ссыпкой будем займаться. Ему это все с рук сбыть скорей. Гляди, перебьють, вон барин с Кирсанова другой раз ездиить…
– Капитал не дозволяеть, – бормочет Баранчик.
Дёма ухмыляется язвительно:
– Энто табе-то не дозволяеть? Куды ты их бережешь? Чертей на том свете поить?
– Сказал – цана несходственная. – Баранчик сердится. – Куды эвто? Одни облоги…
– Да они золотые, облоги-то! Ай сам не знаешь? Cюды назёму натолчёно – обоз немереный. Облоги энти взодрать да овсы пустить али ячменю – какие тыщи взять можно!
– Сам-то когда будеть? – спрашивает Баранчик.
– Сам-то? Вот гурта отгоним в Борисоглебск, после на ярмонку нам иттить. К Медовому Спасу должон быть, беспременно…
Дёма провожает Баранчика через двор, забитый блеющими овцами.
– …Они его в колодец бросили, купца, а он, не будь дурак, оттеля вылез. Они его в ножи. Вон тама в риге и откопали…
Варвара сладко потянулась в телеге.
– Энто чия такая будя, кобылица молодая? – спрашивает Дёма. – Твоя, Иван?
– Моя…
Варвара хмурится, дергает платок пониже на лоб. Они садятся в телегу.
– Хозяину-то чего сказать? – спрашивает Дёма, не сводя глаз с Варвары.
– Думать надоть… Пущай ишо сбавляеть.
Дёма ухмыляется, скаля белые зубы, кричит вслед:
– Дак я с табе много не возьму, не пужайся! Две красиньких да ведро вина поставишь, а?
Смеркается. Телега спускается с холма. Иван косится по сторонам:
– Вишь, ловок Цыган… Да тута холку сотрешь яруги энти пахать.
– Эх, Ванькя… – хмуро вздыхает Баранчик. – Он дело говорить…
На мостках стирка, бабы стучат вальками. На берегу сидит старуха Бзыря, мусолит черный сухарь в беззубых деснах. Баба по прозвищу Трынка спускается к мосткам.
– Здорово ночевали, деушки. А я, вишь, как припозднилася со скотиной…
Они расступились, давая ей место. Домашка Слизниха при виде Трынки насупилась. Та опустилась на колени и стала вытаскивать белье из чугуна, в упор разглядывая Вар– вару.
– Чтой-то ты тихая нонче, – сказала Крячиха. – Али с похмелья?
– Мужик, леший, косой порезался, а пока я с им валандалася, козел все бураки помял…
Трынка все смотрела на Варвару:
– А на погляд ничего не видать. Девка и девка. Правду, што ль, гутарють, Ванькя с тобой не живеть?
Она спрашивала с беззлобным любопытством, и Варвара, не зная, что сказать, опустив голову, стучала вальком. Клашка засмеялась:
– Мужик не гораздый, так свекор-батюшка приголубить…
– Трофимыч-то? Энтот шустрый, только отвернися…
Варваре стало обидно за Баранчика.
– Папаша… – выдавила она, – они справедливыя…
Бабы заржали.
– Уж наведался! – заливалась Клашка. – Баба Бзыря, скажи, а снохачи прежде были?
– А то!
– Али плохо? – ухмыльнулась Трынка. – Сперва свекор побалуеть, опосля мужик придеть, полировку дасть…
Домашка сердито плюнула:
– Тьфу, нечисть! Да я б ему всю рожу раскорябала, только б сунулся!
– Ты, Домашка, дюже гордая, – c невинным видом cказала Трынка. – А то бы приманула, уж отвалил бы Баранчик пятак за твои стропилы…
Бабы захохотали.
– Видал татарин во сне кисель, да ложки не было! – заливалась Трынка.
Домашка вскочила и спихнула ее в воду. Трынка вылезла, вцепилась в волосы Домашке. Началась драка. Бабы разнимали их, смеясь.
– Лягушка безхвостая! Доска неструганая! Утоплю, как кутенка!
Порядком помятая, Домашка, давясь слезами, схватила белье и ушла. Трынка отжала рубаху и, принявшись за стирку, опять пристала к Варваре:
– Неужли так целкой и ходишь? Ты ба к Чуманихе сходила…
– Ванькя-то с виду жеребец, – заметила Клашка.
– Он к Аниске ходил, она его не корила. Значить, справный, можеть по кобелиному делу займаться…
– А чего ж своих курей не топчеть?
Бзыря задумчиво сказала:
– А кто их, дьяволов, разбереть, какого им рожна надоть…
Варвара смеялась со всеми, радуясь, что от нее отстали.
Крячиха спросила:
– А ты слухала, как он ссыть? Неужли матеря не сказывала? Да у нас энто кажная девка знаеть! Мужик должон ссать, как конь, штоб кипела, горох с кусту сшибать должон. Тады он и табе нажарить не хуже жерябца. Ты послухай.