– А не хошь волку на холку? – Он показал кукиш. – Баранчик-то ишо сам кому хошь рога сломить…
– Да ляжьте вы, чего вам млеется! Где же вы так нахлесталися?
Мутный взгляд его немного прояснился. Он поглядел по сторонам и стал вставать.
– Вина дай.
– Може, вам закуски какой раскинуть, с дороги-то? У меня уха доспемши…
– Можно, раскинь…
Варвара принесла огурцов, хлеба, достала бутылку из буфета. Он налил водки, выпил. Съел ложку ухи и отодвинул миску.
– Своди меня на сенник, дух тута тяжелый. – Он глянул на Варвару и мрачно засмеялся: – Я нонче такой кус откусил, дай боже проглотить…
В сарае он повалился в сено. Варвара принесла квасу, Баранчик жадно вытянул целый ковш. За распахнутой створкой был виден дед, сидевший на телеге.
– Иде все?
– Тетенька на кладбище собралися, мужики в трахтере, а Панькя…
– Ну, поцалуй меня ради праздника и ступай.
Варвара замялась.
– Ну?
Она опустилась на колени и чмокнула его в щеку.
– Кто ж так цалует? Ты как полагается, по-нашему, по-русски. – Он ухмыльнулся: – Не чужия мы.
– Да будеть вам…
Варвара робко потянулась к его щеке.
Он с силой дернул ее за плечи, она потеряла равновесие и упала на него. Он стал целовать ее в губы. Варвара рвалась, но Баранчик ловко перевернул ее на спину и навалился сверху.
– Папаша, окститеся, пуститя! Дедушка глядять!
Она закричала, чувствуя, что он задирает ей ноги, он накрыл ей рот огромной ладонью, а другой стаскивал свои портки. На мгновенье он приподнялся, рука его ослабла, и Варвара ударила его ногой в грудь. Он повалился на спину, стукнулся о камень и стал оседать.
Варвара вскочила, одергивая юбку:
– Батюшка, вы чего? Яков Трофимыч?
Она боязливо дотронулась до его плеча, встряхнула. Шея его дернулась, как у куклы. Варвара приподняла ему голову. Темная струйка вытекла из уха. Небольшая вмятина пониже затылка сочилась розовой кровью.
Дед на телеге сопел, пытаясь ухватить грушу деснами.
– Дедуня, ты же видал, видал?
Она рванула рубаху на груди и зашлась в крике.
По улице, обгоняя друг друга, бегут Иван с Егором. Крячиха, беспрерывно говоря, старается не отставать.
Толпа у ворот расступается, пропуская их в ограду.
Баранчик лежал на том же месте под навесом сарая, прикрытый попоной.
Панька, простоволосая, стояла над ним на коленях, царапала себе лицо, и слезы ручьем текли у нее из глаз.
– И-и-и, на кого же ты сыночков своих бросил, детушек горемычных! – взвыла она, увидав Ивана. – Закрыл свои ясны глазыньки, батюшка наш родный!
Иван приподнял попону, Панька, продолжая рыдать, схватила его за руку:
– Не трожь…
Под попоной Баранчик так и лежал со спущенными портками.
Посреди двора валялась, рыдая, Варвара. Феклуша била ее черенком метлы. Двор был полон народу.
– Кормилец ты наш! – кричала Панька.
В руках у Егора появились вожжи, он стал ими охаживать Варвару.
Иван поднялся, подошел к Егору:
– Не трожь.
Егор обернул разгоряченное, красное лицо:
– Змею в дом привел! Убивица!
И поддал ногой Варваре.
Получив удар в зубы, он упал. Над ним стоял Иван с топором. Егор испугался.
– Свою учи, – сказал Иван. – Энто моя баба.
На дворе стало тихо. Он подошел к Варваре. Она заслонилась локтем, пряча лицо.
– Ступай в дом, – сказал Иван.
Она стала подниматься.
Так он и шел за ней с топором в руке.
Кладбище на взгорке. Отец Еремей кончает молитву, кропит усопшего.
Феклушу подводят прощаться. Она валится на гроб, раскинув руки:
– И-и-и! Крови-и-инушка, братец наш родны-ый!
Подходит Егор. Вид у него растерянный, заметно, что он выпимши. Он боязливо целует покойника в лоб, мнется и говорит:
– Дуб рухнул, дуб…
Панька, опередив Ивана, вырывается из рук баб и кидается к гробу. Она покрывает поцелуями руки Баранчика, лоб, губы.
– Соколик ты наш! Свет ты мой яснай! Али мы табе не холили, не привечали!
Иван с каменным лицом стоит над бьющейся Панькой. Ее оттаскивают.
Иван склоняется над лицом покойника, смотрит. И вдруг, стиснув зубы, прячет лицо у него на груди.
Подходит Варвара. Платок закрывает ей лицо. Она нагибается, целует руку покойника, не поднимая глаз.
Гроб заколачивают, берут на полотенца, опускают. Поют “Со святыми упокой”. Комья земли стучат о крышку.
Домашка с презрением говорит Варваре:
– Хоть бы повыла для прилику. Сноха ты али кто?
Варвара поворачивает голову. Домашка невольно отпрянула – такая ненависть на Варварином черном лице с разбитыми губами.
В избе сумеречно, света не зажигают. Дьякон Левонтий, перегибаясь через стол, тянет рюмку к Егору.
– Ты-то, Егор Яковлич, супротив покойника пожижей будешь, – говорит один из стариков. – Как ершик против щуки…
Егор ухмыляется:
– Конешно, воли-то не давали, все сами. Чуть не по-ихнему, сейчас в рожу заехать… А коли бы я захотел, давно бы на своей усадьбе сидел. Уважь, говорит, старый я, сынок, имей жалость… Как не уважить?
– Ты слухай, Ванькя, слухай, чего старшой гутарить. Он табе таперя в отца место, и ты должон ему виноватиться…
Иван смотрит в окно. Полощутся тополя на ветру.
Феклуша сидит со стариками.
– Кваску бы, хозяюшка…
– Здеся таперя хозяйка молодая, моя места таперя за печкей…
Панька, раскрасневшаяся, снует у столов.
– И, тетенька, грех вам гутарить, кому же кусок послаже да угол потеплей!
Феклуша довольна, но, не утерпев, указывает:
– А Мартынке кутьи не досталося…
– …Врагу не сдаетца наш гордый “Варях”… – затягивает мужик.
Ему напоминают:
– Не на свадьбе гуляешь.
Он соглашается:
– И впрямь…
Двор опустел. Феклуша закрывает ставни.
Иван сидит на камне под навесом сарая. Подходит Егор, закуривает.
– Вот она как, жисть-то повернулася, – вздыхает он. – Сироты мы с тобой, братка…