Я пришла в ужас от мысли, что меня при нем вырвет, но какое-то время казалось, что это неизбежно. В конце концов, к счастью, меня отпустило.
– Уже лучше, – сказала я.
– Когда вы в последний раз ели?
– Не уверена, – ответила я. – По-моему, вчера. Хотя я потом выпила чашку чая.
– Тогда понятно. Куда вы дели аптечку?
– Она под кроватью.
Через минуту я уже грызла квадратик шоколада из НЗ. Доев его, я скатала фольгу и произнесла:
– Думаю, теперь я смогу идти.
– А я думаю, что нужно подождать еще пару минут.
Он вынул из миски тряпку, выжал ее и приложил к моему лбу. Потом я забрала тряпку и вытерла горло и шею сзади.
– Теперь, думаю, все хорошо, – сказала я.
– Тогда давайте доставим вас в постель.
Он встал и протянул мне руки. Когда он рывком поднял меня на ноги, я осела. Энгус поймал меня обеими руками и выпрямил.
– Вот так, ровненько. Может, посидите еще?
– Нет, – прошептала я, тяжело привалившись к Энгусу. – Все хорошо.
– Не спешите. Просто скажите, когда будете готовы.
Когда я наконец решила, что смогу совладать с ногами, то сказала:
– Теперь хорошо. Правда, теперь смогу.
– Ладно, – ответил Энгус, продолжая меня держать. – Сперва одна нога, потом другая. Свечу я взять не могу, но дорогу знаю. Я не дам вам упасть.
– Вам кое-что нужно знать, – сказала я, когда он вывел меня в темноту коридора.
– И что же?
– У меня на полу вещи лежат.
– Какие вещи?
– В основном одежда. Мой муж кое-что искал сегодня утром.
Энгус, поддерживая, довел меня до непроглядно темной комнаты, и мы пробрались сквозь «обломки кораблекрушения».
– Ну вот, дошли.
Я рухнула на кровать и уткнулась в подушку. Пока Энгус нашаривал одеяло и накрывал меня, его руки прошлись по подъему моей ноги, по моему горлу и подбородку.
– Простите, Энгус, мне так жаль, – сказала я, когда он завернул меня, словно в кокон.
– За что? Не нарочно же вы сознание потеряли.
– Нет, за то, что я обещала присмотреть за Мэг и уснула.
– Не мучайте себя.
– Но вы теперь совсем не отдохнете.
– У меня есть пара часов, а потом подремлю еще пару раз. Но, боюсь, есть кое-что, на чем я должен настаивать.
– На чем?
– Больше не пренебрегайте едой. Нельзя, чтобы вы все разом из строя выбыли. Гостиница, знаете ли, сама собой не работает.
От его слов у меня сладко и болезненно сжалось горло, второй раз за день.
Я ничего не видела, но точно знала, где он. Я чувствовала его присутствие, и на мгновение мне показалось, что он может до меня дотронуться. Затаив дыхание, я лежала неподвижно, ждала, надеялась и боялась.
Когда ничего не произошло, я сипло позвала:
– Энгус?
– Да?
Какое-то время я думала, что могу что-то сказать, хотя понятия не имела, что именно, но тишина разрослась и поглотила меня – огромная, давящая стихия вздымалась вокруг постели валами, и мне было не выйти из нее.
– Спасибо, что помогли добраться до комнаты, – сказала я в конце концов.
– Теперь мне лучше вернуться к Мэг, – ответил Энгус. – Поспите, Мэдди.
Мгновение спустя за ним со щелчком закрылась дверь, и я осталась одна в темноте. Я задыхалась.
На следующий день, прежде чем бежать в комнату Мэг, я задержалась, чтобы собрать часть вещей с пола и одеться. Я как раз пыталась расправить на себе мятую юбку, когда вошла…
– Прости, что так поздно, – сказала я, разглаживая ладонью заломы на ткани. – Мне, похоже, и в самом деле надо было отоспаться, но…
Я подняла глаза, ожидая увидеть Анну. Вместо нее обнаружилась пожилая женщина с сединой в волосах, сидевшая в кресле. Она вязала с ураганной скоростью: цок-цок-цок, стучали ее спицы, пожирая бесконечную нить пряжи, выползавшую из ковровой сумки, стоявшей возле кресла. Под спицами рос носок.
Женщина взглянула на меня поверх очков в металлической оправе.
– Я так понимаю, ты американка, про которую Анна все время говорит. Мэдди Хайд, да?
– Да. Это я.
– А я миссис Маккензи, мать Анны, но меня все тут называют Mhàthair. Ты тоже можешь. Когда доходит до дела, все мы дети божьи.
Я подошла поближе к Мэг.
– Как она?
– Кушает малость супа, как проснется. И чай пьет.
– Один из ваших травяных чаев?
– Да. Я Роне оставила. Постарайтесь влить в Мэг, сколько сможете. Он от ушибов и отеков, но помогает только в первые пару дней. Потом другой сделаю.
Спицы Mhàthair не прекращали двигаться, даже когда она смотрела на меня. Я завороженно уставилась на заготовку для носка.
– А где Анна?
– На хуторе. Вернется позже. Энгус сказал, ночь у вас была непростая, так что я осталась на подольше, чтобы дать тебе отдохнуть.
– Спасибо.
– А теперь иди-ка за стол. Вон, все кости наружу. У воробья и то коленки толще.
Похоже, Энгус всем рассказал про мой обморок, потому что едва я спустилась, Рона, шаркая, вынесла из кухни тарелку с яичницей, большим куском ветчины и горой жареной картошки. Рона поставила еду передо мной, указала на нее, а потом на меня.
Она как раз вернулась в кухню, когда с улицы ввалились Хэнк и Эллис. Они улыбались, оба были чисто выбриты, их окружало облако одеколона. Эллис выглядел неестественно розовым и здоровым – казалось, это невозможно, учитывая, какой вид у него был накануне.
Когда они направились ко мне, у меня заколотилось сердце. Я почувствовала себя канарейкой своей свекрови, запертой во все уменьшавшуюся клетку.
– Доброе утро, девочка-лапочка, – сказал Хэнк, усаживаясь на стул. – Ты скучала?
– Привет, милая, – произнес Эллис, целуя меня в щеку.
Желчь ударила мне в горло. Я поверить не могла, что он думает, будто мы можем и дальше притворяться, что все в порядке. Даже Хэнк должен был понимать, что все зашло слишком далеко, но с головой бросился в нелепую игру, которую они затеяли.
– Так как? – спросил Хэнк.
– Что – как?
– Скучала? Ну, знаешь, ты нас любишь, а мы заночевали в «Клансмене». Не говори, что не заметила.
Он выжидающе похлопал глазами, потом оскорбленно открыл рот.
– О боже. Ты в самом деле не заметила. Эллис, твоя жена даже не заметила твоего отсутствия.