У кромки воды | Страница: 67

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Я хотела ему рассказать, но он бы ничего не смог сделать.

Мы долго молчали, и Энгус не сводил с меня глаз. Он стоял, упершись руками в бока, лицо у него было суровое.

– Все сложно, – наконец произнесла я. – И когда дойдет до дела, не думаю, что мне кто-нибудь сможет помочь.

– Вы в этом уверены, точно?

Я кивнула и сказала:

– Уверена, а пока стараюсь об этом не думать. Так что скажете? Могу я отвлечься, помогая подавать ужин?

– Я буду благодарен за помощь, – ответил Энгус, и голос его был все так же серьезен. – А если передумаете и захотите мне рассказать, что происходит, вы знаете, где меня найти.


За несколько минут до шести, когда меня ждали внизу, я остановилась возле двери Мэг. Чуть раньше я помогла ей перебраться в кресло, потому что она решила почитать. Судя по всему, сидеть с прямой, как доска, спиной ей было удобнее, чем опираться на подушки в кровати.

– Я иду вниз. Может быть, тебе что-нибудь нужно? Чаю согреть или обратно в постель переложить?

Мэг взглянула на меня поверх обложки «Трупа в овечьей шкуре», потом положила книжку корешком вверх на колени.

– Ты в этом пойдешь?

– Собиралась, – сказала я, посмотрев на себя.

Я надела темно-синее платье, на котором, как я надеялась, будут не так заметны пятна, и туфли на достаточно низком каблуке, чтобы не споткнуться.

Мэг цокнула языком и нахмурилась:

– Да у тебя же вид, словно ты с похорон! Ты должна им настроение поднимать, а не в тоску вгонять – переоденься во что-нибудь более подходящее, а потом возвращайся.

– Но посетители же сейчас начнут приходить! – взмолилась я.

– Энгус может наливать пиво, пока ты приведешь себя в порядок, – твердо ответила Мэг. – По крайней мере, сообразила причесаться и накраситься, – добавила она себе под нос, возвращаясь к книжке.

Я встала перед шкафом и прикинула, что у меня есть. Выбрала платье из искусственного шелка, цвета барвинка, с юбкой в складку и поясом, и пару туфель, каблуки которых были достаточно высоки, чтобы удлинить мои лодыжки, но, как я надеялась, не должны были помешать мне сохранить равновесие и быстро двигаться.

Несколько секунд спустя я встала на пороге комнаты Мэг и подбоченилась.

– Пойдет? – спросила я.

Я думала, это риторический вопрос, но она придирчиво осмотрела меня, от прически до туфель.

– Повернись, – велела она, покрутив пальцем в воздухе.

Я повиновалась, хотя внизу уже слышались голоса первых посетителей.

– Линии на ногах слегка кривоваты, – сказала Мэг. – Но в остальном очень даже пойдет.

Несмотря на то что мне виделись битая посуда и еда, вываленная на колени, все шло не так уж и плохо. Конечно, была некоторая неловкость: каждый, кто, войдя, видел меня за стойкой, так и замирал на месте. Я не уверена, что они понимали, что я там делаю, пока не увидели, что Энгус показывает мне, как нацеживать пиво и отмерять порции крепкого, и не догадались, что это я буду их разносить. Между заказами я не знала, куда девать руки, даже куда смотреть. У меня было ощущение, что меня голышом выставили на сцену, а я забыла слова.

Когда самые любопытные и озорные начали делать заказы непосредственно мне, они называли меня «миссис Хайд», хотя Энгус, не таясь, звал меня Мэдди. С именами в тот вечер вообще вышло странно: когда в конце концов начали подтягиваться лесорубы – обычно-то они прибывали шумной толпой, – вели они себя тихо и все время обращались к Энгусу «капитан Грант» или «сэр». Я подумала, что они, должно быть, прощупывают почву, чтобы понять, хотят ли их здесь по-прежнему видеть.

Единственным, кто позволил себе высказаться прямо, оказался Уилли-почтарь. Он остолбенел на месте, прямо у двери, увидев меня. Потом подошел к бару.

– И что же это такое? – произнес он, осматривая меня с головы до ног. – Меня глаза, часом, не обманывают?

– Что будешь, Уилли? – спросил Энгус, не обращая внимания на вопрос. – Как обычно?

– Ага, – ответил Уилли, не спуская подозрительного взгляда.


Я наловчилась нацеживать пинту так, чтобы половину бокала не занимала пена, и попыталась вспомнить, что делала Мэг, когда выдавалось затишье. Долила кувшины для воды, отнесла на кухню пустые стаканы, протерла стойку, пока у меня запястья не заболели. Но одного я не смогла: болтать и флиртовать, как Мэг, и предвосхищать заказы.

Не было ни единого местного жителя, кто бы не поинтересовался ее здоровьем, но все спрашивали по отдельности и украдкой. Было ясно, что все знают, что произошло, хотя имя Рори ни разу не было упомянуто. Энгус просто отвечал, что ей лучше, но пока она еще нездорова, и он передаст все пожелания. Все до единого в ответ серьезно кивали с такими лицами, что по ним явственно читался молчаливый гнев.

Лесорубы не спрашивали, и ближе к ночи им стало совсем не по себе. Казалось, они пытаются понять, не стоит ли им уйти, и, возможно, с облегчением ушли бы.

Коналл занял свое обычное место у камина, и по его исполненному надежды взгляду я поняла, что он дожидается, когда я к нему присоединюсь. Он следил за мной глазами, куда бы я ни шла, но позже к вечеру, когда до него наконец дошло, что я не буду совать ему кусочки своего обеда, утратил веру и уронил морду на камни. Я едва удержалась, чтобы что-нибудь ему не отнести. У нас был уговор, и я чувствовала себя страшно виноватой из-за того, что нарушила его.

Когда в конце концов все столы и табуреты оказались заняты и я начала бегать взад-вперед между залом и кухней, время полетело стрелой. Не успела я опомниться, все уже поели, я убрала со столов – и ничего не разбила. Пролила я всего два напитка, и лишь один пришелся на клиента – волынщика, Иэна Макинтоша, который был само милосердие.

Когда время подошло к девяти и Энгус, как всегда, включил по радио вечерние новости, я остановилась в дверях, чтобы послушать.

Красная Армия еще ближе подошла к Берлину и перекрыла железнодорожные пути и дороги, ведущие в город. Дрезден, возможно, уже и лежал в руинах, но авиация союзников продолжала «денно и нощно», как сказал диктор, бомбить Германию. Британские войска взяли бирманский остров Рамри, а на Иводзиме, острове рядом с Японией, началось важное сражение.

Я ускользнула, прежде чем объявили число погибших.

Рона оставила тарелки возле раковины, и я встала рядом, чтобы помочь. Казалось, Рона еще усохла за вечер и двигалась еще медленнее, чем обычно. Если бы мы говорили на одном языке, я бы предложила ей дать ногам отдохнуть, а посуду помыла бы сама.

Коналл прокрался за нами следом, и когда мы вымыли последнюю тарелку, издал такой вздох, словно у него разбилось сердце, и рухнул возле кровати Энгуса, точно моя жестокость лишила его даже сил запрыгнуть на кровать.

Если бы я занималась посудой в одиночестве, я бы позволила ему вылизать пару тарелок.