С насеста на печи были прекрасно видны Водные ворота. Хэнк продрался сквозь траву, остановился под аркой и посмотрел вниз, на берег. Потом взвыл, как дикий зверь, и рванулся вниз по склону. Несколько минут слышался злой крик, усиленный шумом воды, но ничего было нельзя разобрать.

Когда Хэнк вернулся, вид у него был совсем другой. Он тяжело вошел в сушильню, глядя себе под ноги и опустив плечи. Даже руки его висели неподвижно. Он походил на ходячий труп.

Он соскользнул по стене и сел на корточки. Смотрел он в пол между собственными ногами, упершись локтями в колени и свесив руки. Руки Хэнка были ободраны в кровь.

– Он успел, прежде чем я вернулся, – наконец произнес он. – Бросил камеру в озеро.

Мы молчали.

Хэнк посмотрел на меня пустыми глазами.

– Ты пыталась сказать, а я не слушал. Я думал, я его знаю. Ты меня сможешь простить?

Я по-прежнему прижималась к Mhàthair и даже не попыталась ответить.

– Нет, конечно, не сможешь, – продолжал Хэнк. – Я не смогу загладить вину перед тобой, это я понимаю. Но я правда не знал – я не понимаю, когда он успел сбегать к телефонной будке. Мы почти все время были вместе. Клянусь, если бы он позвонил в больницу, а не только в суд, я бы не позволил тебя никуда увезти.

– Ты! – рявкнул Энгус. – Ты ничего не попытался сделать с этим идиотом, у которого хватило наглости явиться, чтобы увезти Мэдди. Кому-то тут мозги порастрясут, это я тебе обещаю. А не то я этого труса размажу по склону, вместе с мозгами. Пусть лучше молится, чтобы Бобби Боб его запер побыстрее, пока я до него не добрался.

Хэнк, смотревший на Энгуса, пока тот говорил, снова уронил голову.

Когда появился Боб, Энгус отнес меня в машину, а Mhàthair и Хэнк забрались следом. Никто не предложил сходить за Эллисом.

По дороге в гостиницу Боб сказал:

– Так вы говорите, попытку убийства сняли на пленку, но она пропала?

– Да, – ответил Энгус.

Боб повернулся к Хэнку, сидевшему на пассажирском сиденье и смотревшему в окно.

– А вы говорите, что ничего не видели?

– Только чудовище, – уныло отозвался Хэнк.

– Но вы же прямо там были! – Боб дважды хлопнул по рулю для выразительности.

– Я был сосредоточен на съемке.

Боб пару раз раздраженно взглянул на него, потом вздохнул.

– Ладно, есть свидетель, и, по счастью, несостоявшаяся жертва может дать показания. На этом основании я его точно могу арестовать.

Мы добрались до гостиницы и остановились перед ней; под твердой холодной резиной покрышек захрустел гравий.

Боб обернулся на сиденье, глядя, как Энгус выносит меня из машины.

– Привезу доктора Маклина, – сказал он. – А потом надо забрать это жалкое существо. Уж и не помню, когда в последний раз кого-то в камеру сажал.

Он снова вздохнул:

– Надо думать, его и кормить положено.

Как только Энгус занес меня наверх, Анна, Мэг и Mhàthair отняли меня у него и прогнали его вниз, велев хорошенько обсушиться.

Вскоре в камине ревел огонь, меня переодели в толстую ночную рубашку и укутали в столько одеял, что я не могла пошевелиться. К ногам положили несколько горячих «хрюшек», а Mhàthair, приложив сперва ухо к моей груди и покачав головой, – ненадолго исчезла и вернулась с дымящейся пахучей припаркой, которую сунула за ворот моей ночной рубашки. Между пальцами ног Mhàthair насовала толченого чеснока и закутала их еще плотнее. Укладывая на место одеяла, она добавила еще одно, сложенное, в ногах, отчего меня совсем придавило.

Я вытерпела все без возражений. Если я не заходилась кашлем, у меня трещали легкие. Я была слишком слаба, чтобы двигаться, и лежала, уставившись затуманенными глазами в огонь, и то приходила в себя, то уплывала в судорожное забытье, переживая то, что казалось мне моими последними мгновениями: невесомое, почти ленивое кружение в воде, оглушительный звук пузырьков, летящих от меня вверх, стук весел в уключинах. Первые секунды, когда я пыталась понять, как выжить, и последние, когда приняла, что у меня это не получится.

Эллис увидел возможность избавиться от меня и ухватился за нее без колебаний. Мое наследство, его наследство, грязная маленькая тайна – все можно было сохранить в секрете, приложив лишь крошечное усилие.

Эллис, конечно, станет отрицать, что он это сделал. Он сошлется на мое психическое заболевание, из-за которого моим показаниям нельзя верить, и скажет, что Энгус все не так понял. Возможно, он даже выставит себя несостоявшимся героем, заявит, что втащил бы меня в лодку через секунду и что из-за вмешательства Энгуса я пробыла в воде даже дольше.

Я гадала, как он объяснит отсутствие камеры или версию событий, которую предложит Хэнк, потому что, сколько бы он ни подвергал сомнению мои показания, я очень сомневалась, что ему удастся запросто утихомирить Хэнка.

На самом ли деле мы встретились с чудовищем? Мы никогда не узнаем. По вине Эллиса никто никогда не узнает.

Глава 44

По словам доктора Маклина, мое судорожное забытье на деле было переохлаждением, хотя, одобрительно кивнув Mhàthair, он объявил, что меня успешно согрели, и в этом отношении я вне опасности. Однако он сказал, что от попадания воды в легкие у меня началась псевдопневмония, и важно было не дать ей развиться в настоящую пневмонию, которая через несколько часов могла стать смертельной. Доктор Маклин достал из саквояжа флакон ярко-зеленой микстуры и поставил его на комод.

– Это отхаркивающее. Нам нужно, чтобы она все выкашляла.

– А касторка? – тревожно спросила Анна.

Доктор покачал головой:

– Боюсь, она не поможет.

Анна в отчаянии втянула воздух сквозь зубы.

За ночь моя температура поднималась и падала, я то горела, то замерзала с разницей в секунды. Меня сотрясали приступы чудовищного кашля, а между ними мои легкие, казалось, рвались, когда я пыталась вдохнуть. Я была беспомощна перед своим телом.

Я куталась в одеяла, умоляя подбросить дров в огонь. Потом сбрасывала их, иногда умудряясь спихнуть одеяла на пол. Mhàthair всякий раз возвращала их на место – спокойно и бережно.

Она то и дело приносила припарки, чередуя луково-уксусную кашицу с горчичным пластырем. Когда меня охватывал невыносимый жар, я срывала их. Mhàthair укладывала припарки обратно, так же терпеливо, как одеяла. Она все время была неподалеку, совершала какие-то загадочные действия и казалась скорее парой умелых рук, проворными пальцами, чем Mhàthair как таковой.

Энгус не отходил от меня. Когда я задыхалась и просила льда, он промокал лоб и капал воду мне на язык. Когда мое тело билось и корчилось от холода, он подтыкал одеяло и гладил меня по лицу. Не было ни мгновения в ту ночь, когда, открыв глаза, я тут же не видела перед собой его лицо.