Наконец показалась покосившаяся хата. Из хлева больше не доносилось петушиного крика — пьянчуга невольно потер зад, о который Хохлатый не раз клюв точил, и на всякий случай снова огляделся. Подворье объяла тишина. Только негромкий стук костяшек пальцев по рассохшейся двери на миг приневолил сбавить ее тиски.
— Кто там? — раздался настороженный голос из-за прохудившейся деревянной охранительницы.
— Я это, открывай.
— Хижа…
Скрипнуло, щелкнуло. Растрескавшееся крыльцо осветила узкая полоска света. Показался недовольный морщинистый лик:
— Ежели за брагой явился, так нет у меня!
— Я, это, по делу, впусти, — пьянчуга изобразил глубокое оскорбление, словно никогда прежде и капли бражной в рот не брал.
— Ладно, входи. — Дверь раскрылась чуток шире, ровно настолько, чтобы дозволить мужику протиснуться в сени. — Чего явился на ночь глядя? Иль снова что худое сотворилось?
— Покуда нет, — Хижа перешел на шепот. — Но ежели так и дальше пойдет, обязательно сотворится!
— Да не ломайся! Чай, не девка, — закатила глаза Доморадовна. — Коли пришел, так сказывай. А нет, так ступай себе подобру-поздорову. Нет у меня часу баклуши бить. Да что ты все озираешься? Я, поди, не ведьмарка — нечистиков в хате привечать.
— Притвори дверь покрепче, — попросил пьянчуга.
Доморадовна фыркнула, но просьбу исполнила.
— Ну? — нетерпеливо потребовала она ответа.
— Голова слишком трезвая — думы разлетаются.
— Не трезвая, а дурная! Я вообще дивлюсь, как это у тебя там еще хоть какие-то мысли водятся.
— Ну дай хоть глоток испить — в горле пересохло, так к тебе спешил, — заканючил пьянчуга, так и бегая глазками по закромам, пока не наткнулся на бочку, схоронившуюся в углу под сероватым рушником.
— Ладно, — недовольно пробубнила Доморадовна и, взяв кружку, отворила бочку — в нос ударил кисловатый запах, — черпанула браги и протянула нежданному гостю. Тот залпом осушил сосуд и, утерев рукавом рот, сказал:
— Добрая у тебя бражка. Только вот не напился. Попотчуй еще.
— Хватит! — бабка выхватила кружку и преградила собой бочку. — Сказывай! А там поглядим, стоит ли твоя весть еще одной кружки.
Мужик надулся, точно дитя малое:
— Весть моя стоит цельной бочки. А то и двух!
Хозяйка не то хмыкнула, не то крякнула.
— А вот ведаешь ли ты, почтенная Доморадовна, что Череда велел Виту пришлую ведьмарку у себя приютить? А завтра, как рассветет, обещался ее и вовсе на волюшку отпустить!
— Как так? — округлила очи бабуся.
— А вот так! — довольный произведенным впечатлением сказал пьянчуга. — Но, это, об том только староста, Вит, я да теперича еще и ты ведаем.
— Как же можно? Она цельный обоз извела, хворь невиданную наслала, а он ее отпускает?!
— Слыхивал я, что Милава эта к обозу непричастная. Цвет навроде в себя пришел и рассказал, как дело было. На обоз волк напал!
— Волк? — недоверчиво переспросила бабка. — Где это видано, чтобы волк один-одинешенек цельный обоз перегрыз? Там ведь охранители бывалые. Кони крепкие. Телеги ладные. А сколько у них оружия было — и не счесть!
Мужик пожал худыми плечами.
— Вот что я мыслю, — хозяйка пальцем поманила к себе вечернего гостя и перешла на шепот, — не волк это.
— А кто? — мужик замер от предвкушения.
— Волколак! И ежели в него не сама Милава оборачивается, так уж наверняка некто по ее науськиванию.
— Ай да голова у тебя, Доморадовна! — восхитился Хижа. — Не зря я к тебе пришел.
Бабка захлопала редкими ресничками, точно девица на свидании — по душе ей мужицкие слова пришлись. Она черпнула из бочки и отдала угощение гостю. Тот припал губами к деревянному краешку, точно в кружке нектар был.
— Знатная у тебя брага, Доморадовна. Умеешь ты, это, мужицкое сердце смягчить.
Доморадовна хихикнула, но тут же посерьезнела и поспешила прикрыть бочку крышкой. Пьянчуга обреченно вздохнул, но на душе его уже повеселело.
— Я вот что думаю. Надобно нам избавиться от этой пришлой ведьмарки. Хватит терпеть ее козни! Не ровен час, нас с тобой в первую очередь изведет за то, что открыто супротив нее высказывались.
— Верно молвишь. Кукобу с малолетства терпели. Авось и жизнь моя так сложилась из-за нее. Навела порчу, чтоб удача меня покинула, — пришла нежданная догадка в захмелевшую голову.
Доморадовна поморщилась, оглядела гостя с головы до ног, а вслух сказала:
— Точно! Только пришел час радоваться, что старую ведьмарку Паляндра привечает, как внучка ее явилась. Говорю — нельзя боле откладывать, надо прямо сегодня избавиться от Милавы. Сдается мне, что и Череда так ведет себя, потому как дурману на него навели.
— А как избавиться-то?
— А вот как! Давай-ка беги по дворам, неси весть, что Милава нашего старосту заворожила! Мол, не ведает он, что творит, оттого решился ее на волю выпустить. Пущай селяне факелы жгут да к яме идут, покуда не поздно.
Пьянчуга замотал головой:
— Дык это, Череда, как прознает, сам меня на костре спалит!
— А я тебе полбочки браги дарую, — подмигнула бабка и еще чарку налила да гостю подсунула.
— Правда? — замялся Хижа, глядя в желанную муть.
— Правда.
— Чем тебе девка насолила так? Мужика твоего Кукоба, не она свела, — мужик залпом выхлебал угощение. — О-о. Хороша!
— Много ты разумеешь, — зашипела бабка. — К тому ж яблочко от яблоньки — сам ведаешь. Да и вон сколько она уже натворила, то ли еще нас ждет? Иль, чаешь, на тебя не позарится? Помяни мое слово — не пройдет и седмицы, как все наше село порешит! Так что, согласен?
Пьянчуга нахмурил лоб, почесал в затылке.
— Не. Не выйдет!
— Почему?
— Мужиков нынче в избах нету. А бабы так напуганы, что и носу наружу не покажут.
Доморадовна нахмурилась. Прав мужик. Не пойдут бабы.
— Тогда самим управиться придется! — твердо сказала она.
— Как самим? — насторожился Хижа.
— Как-как. А вот так. Сами управимся! — Доморадовна снова черпанула, но на этот раз хлебнула сама — для храбрости да согрева.
— Дык это, — сглотнул пьянчуга, с завистью наблюдая за бабкой, — как Вит ее мертвой найдет, на нас все сразу и подумают. Ответ держать придется.
— Не подумают! — кровожадно сузила очи бабка и закрыла бочку.
— Да мы ж с тобой боле всех супротив нее выступали! Еще как подумают!
— Не подумают, — повторила Доморадовна, — потому как не найдут. Мы ее в лес выманим. Да там и… А тело прикопаем. А как в деревне жизнь наладится, так все сами поймут: пропала ведьмарка — и в селе все добре стало! Еще, того гляди, и благодарить станут!