— Эй, Услада, что за шутки? Отопри!
— Нет, Алесь. Совсем ты умом тронулся. Эта девка тебя зельем до одури опоила. Так не видать ей моего брата! Я тебе помогу!
— Да ты, никак, сама спятила! Отопри, говорю! Не то дверь вышибу!
Но ответа не последовало. Вот баба дурная! Алесь, насколько позволил сарай, разбежался и бросился плечом на цельный дубовый пласт. Но тот даже не скрипнул. Еще один бросок. И снова. Плечо засаднило. Пришлось другим боком на дверь налегать. Но ни охранительница, ни петли, ни крепкий замок, что выплавил на спор кузнец, так и не поддались.
Вот болван! Вот дурень! Ну зачем он Милаву не послушал? Усладе хотел очи раскрыть. Раскрыл. Что теперича делать? Как отсюда выбираться? Родная кровь, ага, как же. Вот же дурная баба! Недаром батька Усладе час от часу по носу щелкает, чтоб место свое не запамятовала. Добре, что он хоть не открыл, что Милава у Вита укрылась.
— Услада! — заорал молодец что есть мочи, — отопри, кому говорю!
Но сестрица то ли не желала отзываться, то ли попросту ушла. Алесь снова попробовал вынести дверь, но и эта попытка оказалась напрасной. Перевел дух.
Очи малость попривыкли к темноте и сумели различить кой-какие инструменты. О! Для топора самая работенка. Как же добре, что Алесь его в сени не перенес. Сын старосты пальцем проверил остроту. Эх, жаль дверь, но ничего не поделаешь. А как иначе супротив бабской глупости выстоять? Хотя, чего душой кривить, и своей тож. Размахнулся молодец и как вдарил по дубовому пласту. Рубило глубоко в толщу вошло, видать до самой середки достало. Выдернул и снова повторил. На десятый раз у сарая заверещала сестрица:
— Что ты делаешь?! Такую дверь днем с огнем не сыщешь! Теперича же только на дрова и сгодится.
— Отворяй, Услада, все равно ведь вылезу!
Закряхтела, заругалась девка, но все ж уступила. Алесь вместо красного словца помахал пред носом неуемной сестрицы увесистым кулаком. Услада обиженно пробурчала:
— Теперича на себя пеняй. Я как лучше хотела: пыталась тебя из лап ведьмарки вызволить, но ты сам, точно баран, на погибель идешь. Да еще радуешься да обороняешь мерзотину.
— Хватит! Ежели еще чего про нее дурного кому молвишь, пожалеешь!
— Вот она, благодарность! — фыркнула Услада и высказала вдогонку удаляющемуся братцу: — Я завсегда ведала, что ты на девок падок. Но чтоб так душой прикипел да сестру родную ни во что не ставил — то впервые.
Меж тем Алесь уже оказался на подступах к хижине Лютовера. Вдруг что-то легло на ногу. Молодец опустил голову и замер. Сапог переползла гадюка. Надо ж, как гадина осмелела! Алесь хотел уже ее скинуть, но змеюка как ни в чем не бывало дале подалась. Что за диво? Человека не страшится. Сын старосты подошел к крыльцу, но вдруг услыхал что-то странное. Он даже не сразу уразумел, что именно его насторожило и заставило, пригнувшись, до ближайших кустов шиповника добраться да там затаиться.
— Как смела ты чужого мужика на ночлег оставить?! — негодующе пророкотал Лютовер. — Я тебе ясно велел — без меня никого в хату не пускать! И самой со двора ни ногой!
— На него волколак напал, — послышался дивный женский голос.
— Да хоть сотня нечистиков разом!
— Он все равно уже домой ушел, — спокойно ответила женщина.
Неужто Яромила?! Так она говорить умеет?! Ох, не зря батька на Лютовера косо глядел. Чуял он: есть что скрывать охотнику.
— Тебе муж велел, стало быть, должна выполнять наказ!
— Все равно придет час — и я покину тебя, — точно пропела Яромила.
— Этого не случится! — Лютовер гаркнул так, что даже Алесь в кустах отпрянул. Никогда прежде он не слыхал, чтоб охотник так негодовал. И почему Яромила ни с кем беседы никогда не вела, почему немой прикидывалась? — Я снова в лес пойду, — добавил Лютовер куда спокойнее и тише.
— Все мало тебе дичи? Злата уже девать некуда, — молвила Яромила. Глас ее точно из звона тысячи колокольчиков сплетен был. Ежели б сказала за ней идти — Алесь бы не воспротивился. Сын старосты мотнул головой, сбрасывая наваждение. Чего это он?
— Не твое дело! — буркнул Лютовер. — Я уйду, а ты чтоб больше не смела никого у себя привечать — ни живого, ни раненого, ни мертвого. И чтоб снова рот на замок!
— А волколак-то по твою душу приходил, — предостерегла женщина. — Что, ежели отыщет тебя в лесу? Никто и костей не соберет…
— Я сказал: нема точно рыба, — Лютовер толковал негромко, но столько в его словах затаилось угрозы, что Алесю стало не по себе. — И шкуры к кожевенникам отнеси. Кроме близнецов, никуда чтоб соваться не смела! И гляди мне!
И как Яромила это терпит? Поди, не дремучие нынче времена. Давно б уже к старосте сходила — тот сумел бы управу на мужа-лиходея сыскать. Но тут Алесь призадумался. Никогда он не примечал, чтоб жена Лютовера синяки прятала иль слезы утирала. Значится, не бьет. Неужто у него такая любовь странная? Почто жене с другими изъяснять не дозволяет? И вот диво: страха-то в ее гласе не слышалось ни капли, а молчит завсегда, как велено.
Алесь так глубоко ушел в размышления, что совсем из яви выпал. Очухался, только когда у самого носа огромные сапоги траву вздыбливали. Молодец притих. Сильно запахло мертвой дичиной да зверьем. Хоть бы Лютовер не приметил. Охотник ведь ладный, стало быть, и слух, и взор — дайте боги каждому. Мужик-исполин вскинул на спину оружие, поправил нож на поясе и пошел к лесу. Но вдруг, когда уже голенища из доброй кожи почти миновали шиповник, брат кузнеца остановился. От напряжения Алесь запамятовал о том, что дышать надобно. Охотник вдохнул поглубже — точно принюхивался. Молодец понадеялся, что его не видно. Но раскидистые кусты чудились теперича такими редкими, такими голыми — сын старосты точно в самой середке поля, у всех на виду сидел.
Хвала богам, Лютовер потоптался-потоптался да и пошел в лес снова мешки дичью набивать. Алесь расслабился, пригляделся, но Яромилы нигде видно не было. Самый час восвояси убраться! И как это он с батькой разминулся? Молодец скоренько и тихонько пересек двор, добрался до пролеска, отделявшего хату охотника от села, и, оказавшись на Ласкавне, ощутил себя наконец в безопасности.
Что-то подсказывало: не надобно ни Лютоверу, ни Яромиле ведать, что он узнал их тайну. Пускай сами промеж собой разбираются. А Алесь станет держать уши востро — и ежели чего, сумеет красу от мужа-дикаря оборонить.
Так размышлял Алесь, направляясь в деревню и не замечая, как его провожают два зорких ока, не уступающие по синеве самым редким сапфирам, что только в самых глубоких жилах в рудниках северных гор добывают.
Насилу Милава от Вита ушла. Он и так и этак следом увязаться пытался — его не отпускало чувство вины за то, что Воста погибла. Ворожея пыталась было переубедить мельника, но все слова оказались напрасными. Вит, несмотря на слабость в теле и головокружение, каждый раз вскакивал с лежанки, пытаясь пойти за ней. Даже позолоченные солнцем верхушки деревьев не могли убедить его, что Милава будет в безопасности. Пришлось пойти на хитрость: она добавила в настой капельку сока сон-травы и дала выпить Виту, а как только его веки сомкнулись, сиганула во двор.