Медленно, словно его принуждала к тому некая невидимая сила, он опустил взгляд.
– Это была ошибка, тогда, четверть века назад. Они не должны были этого делать.
– Ошибка? Ошибка? Теперь вы называете это ошибкой, потому что полки оказались прорежены, а провинция оплатила ту экспедицию кровью. Но если бы вам удалось, оказалось бы это совершенно справедливым и уместным решением, верно же? Была бы это очередная победа меекханского оружия на пути совместного мира и благоденствия. Никто и не вспоминал бы о контроле над торговыми путями между Меекханом и царствами Даельтр’ед. Когда вы потеряли устье Эльхарана и порт в Понкее-Лаа, самой короткой дорогой на юг стала та, что вела через наши земли. А мы не желали подписывать торговые договоры. И тогда, как водится, пришлось говорить мечам. А потом никому и в голову не пришло бы вспоминать о шелке, золоте, слоновой кости, драгоценных камнях и приправах, что дороже золота. Если бы вам удалось покорить те племена, только глупец стал бы говорить о жадных купцах, которые решили, что не станут платить иссарам за право проезда через их землю, за право пользоваться водой и эскортом. Да и офицеры оказались бы тогда не коррумпированными глупцами, охочими до денег, – но лишь героями в зените своей славы. Не так ли с вами, меекханцами, всегда? Правда служит вам, словно испуганная собачонка, облаивающая того, на кого укажет ваше чувство вины?
Он не двигался, застыл, словно превратившись в каменную статую. Только глаза поблескивали.
– Зачем ты пытаешься это сделать?
– Что пытаюсь сделать, меекханец?
– Спровоцировать меня на бой. Сделала это как минимум уже дважды, да и теперь ты передо мной в боевой стойке, а судя по цвету ножен твоих сабель, не имеет значения, вынула ты их или сделаешь это в следующий миг. Разве не вы говорите, что цвет ножен меча иссара никогда не врет?
* * *
Она застала его в усадьбе рода. Возведенный из камня округлый дом, со стенами в два фута толщиной, был поделен на какое-то число одно– и двуспальных комнаток и один общий пиршественный зал. Йатех сидел в комнате, которую перед отъездом делил с Вернеаном, и глядел туда, где обычно висели мечи брата. Стальной стержень, торчавший в стене с незапамятных времен, был обвязан красной лентой.
– Когда? – спросил Йатех тихо.
– В прошлом году. Кочевники с северных пастбищ.
– Я не знал. Не попрощался с ним, как надлежит.
– Я попрощалась с ним за нас двоих. И тетка, и дядюшка, весь род.
Он опер голову на руки.
– Остались только мы, Деана. Из этой ветви рода – лишь ты и я, – произнес он странным тоном.
Она не знала, что ему ответить. Не знала, что, собственно, у него на уме, хотя голос его был столь поразительно спокойным и… никаким. Она снова ощутила дрожь беспокойства.
– Что случилось на равнинах?
Он поднял голову. Всматривался в нее в упор в течение нескольких ударов сердца.
– Я исполнил свой долг в отношении рода и племени, – сказал он наконец мертво. – Душа не понесла ущерба.
Великая Матерь!
– Ты убил кого-то, кто увидел твое лицо. – И это не был вопрос. – Йатех? Ты это сделал, верно? Кого?
Медленно, словно преодолевая некое внутреннее сопротивление, он потянулся к повязке и стащил ее. Сестра замерла, увидев, что отражается в его глазах.
– Ох, брат…
Его перекосило в страшной, избавленной даже от тени радости усмешке-гримасе.
– Ничего не произошло, Деана. Мы – те, кто мы есть, и ничего не можем с этим поделать. Завтра станет лучше.
«Нет, брат, – подумала она, – завтра не станет лучше. Я смотрю в твои глаза и знаю, что уже никогда не станет лучше».
– Мы не будем об этом говорить, – попросил он тихо. – Уже ничего не изменить.
Оглядел ее с головы до ног:
– Почему ты не носишь свадебный пояс?
Он удивил ее, она не была готова к тому, что он задаст вопрос так быстро. Не успела придумать ни одной убедительной отговорки.
– Никто не положит свадебный пояс пред моими дверьми. Никогда, – произнесла она резче, чем намеревалась. – Может, проглоти я гордость, могла бы дать роду нескольких детей – но не хочу. Я выбрала другой путь, чтобы служить племени.
Он встал.
– Какой путь, Деана?
Она всегда считала его умнейшим среди известных ей юношей. Ничего странного, что он догадался. Потому и не делал удивленного лица, не взрывался гневом, когда она провела его в свою комнату и показала оружие. Дубленая кожа ножен ее сабель была белой, словно песок в легендарной Скорпионьей Мельнице.
– Давно?
– С месяц.
– Ты заслуживаешь стольких свадебных поясов, чтобы сделать из них шнур, трижды опоясывающий родовую усадьбу. А вместо них тебе даровано это, – указал он на белые ножны.
– Никто мне их не даровал, Йатех. Я сама их получила.
– Я не слышал о женщине, которая заработала бы право носить их столь молодой.
– Одиночество дает много времени для тренировок, братец. Ты тоже мог бы носить такие, останься ты в афраагре.
Он взглянул ей прямо в глаза.
– Что тут происходит, Деана?
Право носить оружие в белых ножнах имел каждый, кто достиг определенного уровня владения оружием. Был ли этим оружием юфир, тальхер, двуручный хартесс, что еще звался «длинным зубом», короткое или длинное копье – мастерство владения любым видом оружия давало возможность носить белые ножны или белый пояс. Таких воинов обычно обходили на поле боя, разве что некто искал славы или, что скорее, быстрой смерти. Эта белизна говорила о совершенстве в искусстве убийства. Однако она не говорила ничего о часах изматывающих тренировок с оружием и без, о поте и крови, что пролились в учебных, все более тяжелых схватках, о медитации, умении противостоять боли и усталости, о росте контроля над своим телом. О поиске собственной дороги к боевому трансу, который меняет восприятие, упорство и стойкость воина. Мудрые старики говорят, что белизна эта, скорее, цвет души, свидетельство несокрушимой воли, железной твердости и полной перековки тела и сознания в оружие.
Она знала, что он все это понимает. Знала, что понимает.
Однако не слишком-то представляла, как рассказать ему свою историю.
* * *
Он глядел на эту женщину спокойно, без эмоций. Та стояла перед ним, чуть сутулясь, с ладонями на рукоятях сабель. Он чувствовал, что, если шевельнется, ее сабли со свистом вспорют воздух и начнется бой. Некоторое время его притягивала эта мысль. Но нет, было еще слишком рано.
– Когда я смотрю на тебя, то все отчетливей вижу ваше родство, незнакомка. Тот же наклон головы, так же выставляешь ты правую стопу, готовясь к схватке, даже плечи вы опускаете одинаково. Я видел это не единожды, авантюры с женщинами, в которые твой брат встревал, частенько заканчивались поединками. – Губы его искривила невольная горькая усмешка. – Обычно короткими и довольно унизительными для противников. Я удивлялся этому, знаешь? Железному контролю, который позволял ему спокойно сносить паскудные, позорные оскорбления и не давал спровоцировать на что-то большее, чем ранение и разоружение противника. Будь я на его месте и обладай такими умениями, я оставил бы за собой дюжины трупов. Я уже говорил тебе, что первой же ночью после своего прибытия в мой дом он спас всем нам жизнь? Не должен был этого делать, я как раз уволил его со службы, но, несмотря на это, он встал против нескольких десятков бандитов и задержал их на время достаточное, чтобы мы успели прийти в себя. А еще он убил чародея, который был с ними, и спас моего сына. В ту ночь он вошел в жизнь моей семьи, держа в руках окровавленное железо, а я, вместо того чтобы понять этот знак, благодарил Госпожу за милость, проявленную к нам, и позволил ему пойти к нам на службу.