И вдруг услышала хихиканье и насмешливое звонкое женское в свой адрес: «Ну и страхолюдина! А вырядилась-то, вот клоун!»
Это было как прилюдная пощёчина. Стояла жара, а меня пробрал мороз. Я забыла, куда мне надо ехать. Поникла, сжалась в комочек, чтобы стать невидимой. Кое-как дождалась свой трамвай, забилась в угол. Скорее домой, спрятаться от насмешливых взглядов, которые выражают одно: «Страхолюдина! Клоун!»
Теперь мне хотелось одного: ничем не выделяться из толпы, раствориться, смешаться с ней, быть как все, не обращать на себя внимание.
В моём случае клин вышибло клином. Было невыносимо больно. Я испытала шок, что-то вроде электрического разряда. У меня, как это пишут в рассказах, будто с глаз разом сдёрнули пелену.
Возможно, моё увлечение зашло не так глубоко. Возможно, современных анорексичек насмешками не смутишь. Нынче имя им – легион, на форумах их пасутся тысячи, они всегда поддержат друг друга. Я же тогда была один в поле воин.
Слушайте, а может, хватит нянчиться с этими тихо угасающими созданиями, сюсюкать, уговаривать, проводить психиатрические сеансы, кормить через трубочки, впрыскивать питательные клизмы? А начать лечить их грубо-насмешливой шоковой терапией, площадным глумлением, издёвками и высмеиванием в их адрес? Жестоко? Несомненно. Но в любом случае лучше, чем смерть от сердечной недостаточности.
А я… Во мне тогда что-то щёлкнуло – и всё встало на свои места. С головы – на ноги. Представление о женской красоте развернулось на 180 градусов.
Я отводила душу, навёрстывала упущенное и ела, ела, ела. Жевала, где только можно, таскала с собой подружку в блинную, в пельменную, в столовой брала по два гарнира…
Спустя много лет напасть возвращается с той стороны, откуда не ждала. Я снова худею, снова со страхом узнаю знакомые грозные симптомы. У меня снова фобия еды. Я становлюсь, так сказать, «вынужденной анорексичкой» или «анорексичкой поневоле».
В магазинах изобилие – а я на грани голодного обморока. В супермаркете бреду с пустой корзинкой вдоль забитых полок. Верчу блестящие нарядные коробочки и пакетики, читаю состав и, трепеща, возвращаю товар на полку.
Подсластители, ускорители, эмульгаторы, восстановители, усилители вкуса, регуляторы, разрыхлители, красители, ароматизаторы, стабилизаторы… С ярких обёрток хищно ощеряются Е 123, Е 527, Е 130, Е 216, Е 240… Начинка тортов и конфет напоминает рецепт приготовления сильнодействующего яда для дорогих гостей.
А в последнее время снится один и тот же кошмарный сон: за мной гонится, облепляет со всех сторон, с чмоканьем и чавканьем засасывает, душит неудобоваримое, вездесущее ПАЛЬМОВОЕ МАСЛО!
Аллё, так и до анорексического рецидива недалеко. В предсмертной записке напишу: «Прошу винить недобросовестных производителей пищи».
…Гигантский мост – чудо архитектуры и техники конца ХХ века. Серебристый, обманчиво воздушный, в морозных стальных кружевах перил, грациозно выгнулся над широкой заснеженной рекой. Река разделяет город на две части.
По мосту катит переполненный троллейбус. Едут молчаливые, усталые после работы люди. Рабочие мамы радуются возможности полчасика подремать в красных мягких креслах. На их коленях лепечут разобранные из садиков дети.
…С адским грохотом подламываются бетонные быки, рушится мост. Гаснет в салоне свет, рвутся штанги. Как в замедленной съёмке, долго, невыносимо долго падает яркий игрушечный троллейбус среди грохочущих пыльных балок и перекрытий и скручивающихся, как нитки, свай. Люди в салоне перекатываются, как горох в тесной коробке. Нечеловеческий крик режет уши…
…С колотящимся, выпрыгивающим из груди сердцем Лёля села в постели. Трижды пробормотала: «Куда ночь, туда сон». Откинула одеяло, прошлёпала босиком в кухню, попила воды. На часах половина третьего, до смены можно ещё подремать часок. Но разве теперь уснёшь? Вдруг снова такой же ужас приснится?!
И, главное, с чего? Ведь Лёля последние дни просто летает от счастья. За зеркалом хранится пригласительный билет на Новогодний Голубой огонёк. Его с превеликими трудностями достала Лёлина тётя, которая работает на областной телестудии гардеробщицей. Самое главное: на празднике Лёля непременно увидит своего кумира, певца Л.! Какой же без него Огонёк?!
В городе с половины пятого утра до часу ночи сновали туда-сюда весёлые новенькие троллейбусы с усиками-штангами. Лёля водила один из них.
В парке работали в основном мужчины. Таких троллейбусных фей, как Лёля, среди них было немного. У них имелось при себе всё, что полагается: русалочьи волосы, носики, глазки, фигурки, туго обтянутые комбинезонами. И этими феями, такими трогательными, таинственными и неожиданными на загазованных шумных городских улицах, очень искусно создавалось впечатление об исключительности их профессии.
Они, посвящённые, одни из немногих могли управлять могучими машинами. По мановению их нежных слабых, с наманикюренными ноготками пальчиков, послушно шипели и распахивались дверцы. И снова троллейбусы птицами неслись по улицам, и гремели штанги, и выбивались под проводами шипящие синие снопы искр.
Хотя среди фей нет-нет, да и встречались водительши-тётки предпенсионного возраста в позорных мохеровых шапках, а то и в валенках с галошами. Лёля негодовала: грубые тётки унижали, приземляли, компрометировали Лёлину профессию. Лишали её тайны и привлекательности, которые привносили Лёля с хорошенькими подружками.
Будь её власть, она бы этих старух безжалостно повыгоняла в будочки торговать проездными билетами. Там их, по крайней мере, никто бы не пугался, чучел огородных.
С одной стороны, у троллейбусных девушек была выгодная позиция на их работе. Они сидели в прозрачных кабинках на высоких креслицах, так что желающие обозревали не только их личики и распущенные шёлковые волосы, но при желании могли рассмотреть и ослепительные ножки.
С другой стороны получалось, что девушки сидят в своих кабинках, как Царевны – Несмеяны в недоступных стеклянных теремах. И никаким Иванам-Царевичам с задних площадок до них дела не было.
И не больно надо. Лёлин кумир в общественном транспорте не ездил. У неё в кабинке на лобовом стекле было прилеплено фото певца Л. Монголоидный разрез глаз, раздутые тонкие ноздри, губы такие… будто только взасос целовался…
В одиннадцатом классе они с подружкой Машкой проскользнули вслед за жильцом в дверь, охраняемую кодовым замком («Дяденька, мы к однокласснице уроки учить»). Шмыгнули мимо дремлющего старичка-консьержа. Поднялись в лифте на заветную площадку.
Машка хихикала и пыхтела на шухере, а Лёля с замирающим сердечком выцарапывала на стене: «Милый Л.! Приходи на свидание к фонтану на Центральной. Жду тебя от 18 до 20 часов каждый день». И изобразила сердце, пронзённое стрелой. Она старалась глубже вонзить гвоздь. Косточки пальцев под кожей от напряжения перламутрово белели, из-под гвоздя на босоножки сыпался красный кирпичный порошок.