Так что при необходимости эту пару ворон можно было выдать за высокоинтеллектуальных птиц, жертву клонирования птеродактилей или за сбежавших от Дурова артистов. А одной девице дядя Олег растолковал, что вороны эти являются продуктом тайных опытов дяди Миши по скрещиванию цапли, грача и чайки с целью выведения всеядных эндоуток…
– …И он летает…
– Ага! – подхватил дядя Миша. – Низенько так… Как крокодил над прерией в погоне за страусом!
– Да точно говорю вам! Летает!
– Летает… Низенько… – поддержал я обоих, чтоб без обид.
Как бы в подтверждение Нон взмыл вверх метров на десять и, выбросив то ли какой-то луч, то ли длиннющую нить, сбил пролетавшего над ним грача. Птица, кувыркаясь и придушенно каркая, рухнула на берег, а Нон неторопливо и грациозно спланировал на место падения жертвы.
– Конец грачу! – прокомментировал случившееся дядя Олег. – Летать не будет!
А дядя Миша ничего в этот раз не сказал…
Он сказал позже, вечером, когда они уезжали в город:
– Ты это… Я завтра приеду, а ты здесь резких телодвижений не делай… Поосторожнее, в общем…
И дядя Олег сказал, перед тем как закрыть дверцу машины:
– Я, пожалуй, тоже завтра приеду. А ты нас жди. И если к нашему приезду щенки будут, то ты моего того… Утопи…
Оно, конечно, приятно, когда приезжают каждый день, но на этот раз они малость опоздали…
Война есть не что иное, как продолжение политики с привлечением иных средств.
Карл фон Клаузевиц. О войне
Проблема нарисовалась еще до отъезда гостей. Дядя Олег так раскормил Нона, что во входную дверь он проходил только боком, слегка наклонившись. Хорошо еще, что сахарница плотно надевалась на верхушку костяной брони и экранировала периодическое: «А что мы будем есть?» Так что не мудрствуя лукаво я перенес место дислокации Нона вместе с подстилкой под навес, рассудив, что ему пора закаляться.
Пушок и Тимофей, кстати, немедленно начали проситься в дом и, похоже, решили эту ночь провести на веранде, подальше от озабоченного чужака.
После ужина я с дури решил подкормить Нона хлебом с маслом. Вышел на улицу, положил бутерброд на землю и сахарницу приподнял. Нон кочевряжиться не стал, с подношением расправился в момент и тут же задал свой любимый вопрос: «А что мы будем есть?»
К этому времени Нон начал немного меня раздражать. Как, собственно, и любая быстрорастущая животюга. Согласитесь – пока они маленькие, все хорошо и интересно: и ухаживать, и кормить, и обучать. Но как только животное подрастет, то у него сразу появляются свои желания, пристрастия, характер вырисовывается… О детях я вообще молчу. И откуда они только берутся такие?!!
В общем, спросил я:
– А чего ты хочешь?
Нон мне и ответил…
…Я вдруг рухнул с высоты на еще трепыхающегося грача и начал с жадностью и восторгом впитывать его еще теплую плоть…
Справившись с тошнотой, я закурил и сказал:
– Слушай, Нон! Я так думаю, что о вкусах спорить смысла нет, но ты бы поосторожнее…
Нон выглядел таким расстроенным и несчастным, что мне вдруг стало его жалко: он ведь не виноват, что таким уродился.
– Ты эта… Если уж такие дела, то слетай на соседний остров, поохоться на грачей. У них там гнезда. Но смотри! На нашем острове чтоб даже мышей не трогал!
Нон восторженно подпрыгнул, потерся о мою ногу и, огибая дом, мимо крольчатника умчался на охоту. В воздухе моментально зазвенели комары. Пока Нон был под навесом, эти кровососы где-то отдыхали…
Пару часов на сон грядущий я посмотрел телик. Особых изменений ни в мире, ни в стране не наблюдалось. Если верить телесериалам, то мы вот-вот должны были победить внешних и внутренних врагов, а также бедность. Но при дальнейшем просмотре новостей получалось, что мы терпели сокрушительное поражение на тех же самых позициях.
Телик вдруг начал трещать, по экрану побежали полосы, и я сразу понял, что это проделки совы. Эта зараза повадилась садиться на антенну и оттуда выглядывать мышей на мусорной куче. Я быстренько схватил воздушку и выскочил во двор.
Совы на антенне не было, но чуть выше антенны, над крышей дома клубилась какая-то розовая туча, пронизанная синими искрами.
«Это я, Учитель», – раздалось в моей голове.
«Нон…» – подумал я.
«Нон», – согласился он.
– Ты что же, всех грачей разом слопал? – вслух спросил я и отчетливо увидел, как бы с высоты, пустые грачиные гнезда, в которых не осталось ни костей, ни перьев. А еще я увидел коров…
– Я ж предупреждал тебя, чтобы ты коров не смел…
Нон быстренько растолковал мне, что наказы мои он помнит и свято чтит, коровы Бороды не пострадали, а стадо попалось ему случайно на той стороне реки…
«Каюк калининскому стаду», – подумал я и, холодея, спросил:
– А пастухи…
Оказалось, что к тому времени, как очередь дошла до пастухов, Нон уже насытился и даже слегка переел. Так что пастухи пока спят в счастливом неведении.
Я задрал голову вверх и попытался, сравнивая Нона с домом, оценить его диаметр. Получалось у меня никак не меньше десяти метров. «Чем же кормить теперь такую махину?!» – тоскливо подумал я, и Нон, успокаивая меня, предъявил мне прямо в мозг нечто вроде карты, снятой с огромной высоты, испещренной значками и пятнами.
«Биомасса», – просветил меня Нон, и с этой подсказкой я легко угадал по цвету и Камызяк, и Астрахань…
– Ты че, офигел?! – возмутился я. – Там же люди! Их нельзя есть!
«Почему? Очень качественная биомасса», – заупрямился Нон.
– Я, выходит, тоже «биомасса»? – с ужасом спросил я.
Нон ответил после паузы. Короткой, но вполне уловимой:
«Ты – Учитель. Ты меня учил, кормил, воспитывал. Ты дал мне имя».
– И все же… Биомасса? – неизвестно для чего настаивал я.
«Да, Учитель, – нехотя согласился Нон. – Очень качественная и полезная. На такой пище я мог бы достичь больших размеров и обрести огромную силу. Но времени нет. Нужно вступать в битву…»
Пока Нон таким образом расхваливал в моем лице все человечество, я почему-то особой гордости и радости не ощущал. По идее меня должно было просто трясти от страха, но это пришло позже, а тогда я как-то не смог представить себя в виде сардельки, и голову заклинило на одной мысли: до каких это «больших размеров» собралась на местных харчах расти эта шляпа? Куда уж больше?!
Плюс ко всему разговор Нон вел одновременно о нескольких, никак не связанных друг с другом вещах, но каким-то образом я неплохо понимал его…
– …Вот и прикиньте, если верить Нону… А с чего бы ему врать-то? – говорил я на следующий день дяде Мише и дяде Олегу. – В общем, где-то там, далеко во Вселенной, существует очень круглая планета, почти сплошь покрытая эдакой мускулистой субстанцией. Уж не знаю – есть ли у этой фигни голова, не видел… Но! – заострил я их внимание. – Кто-то третий выращивает там этих нонов как средство борьбы с кем-то четвертым. Ноны жрут эту штуку на планете, но тоже не без опаски: чуть увлекся едой – поверхность смыкается, и каюк… Да! Еще у нонов ступенчатая генетическая память, зависящая от возраста и размеров. Как в сказке: наел рожу побольше и стал очень умным, еще пожрал – совсем умным заделался и уже знаешь свое место в этой жизни. Еще чуток – ты большой и сильный, как бронепоезд. По крайней мере, я так понял…