– С удовольствием, конечно… – пожал, наконец, он плечами. – А смысл?
– Чтобы… не воевать… смысл…
– А что я, сам с собой воевать не буду? Если я поклянусь, а Улад с Гвентом – нет? – Эстин легко отыскал лазейку в гвентянской логике.
– Морхольт!.. Мор…хольт!..
– Да, я здесь.
– Последнее желание… умирающего…
Герцог потер подбородок кулаком, словно задумался.
– Хорошо, Конначта. Если ты этого хочешь…
– А от нас… я поклянусь… – прохрипел со своего одра довольный раненый. – А еще должны поклясться… сиххё…
– Мы ни на кого не собираемся нападать! – горделиво вскинула среброволосую голову Арнегунд.
– Поклянитесь… – настойчиво прогудел король. – Что вам, трудно?.. Последнее желание…
– Хорошо, хорошо, только не тревожься, тебе вредно, – бережно взяла его за руку королева. – Обязательно поклянемся.
– Ну что, начинаем? – окинул деловитым взглядом собравшихся Эстин.
– Да… – выдохнул Конначта.
Но тут уже вмешался Иванушка:
– Нет!.. Гайны… гайны тоже должны поклясться!
– Ваше высочество изволит шутить? – издевательски-ласково склонил к плечу голову король эйтнов и с состраданием заглянул в светлые как майский день лукоморские очи. – Какие гайны?!
– Пленные, – упрямо набычился Иван.
– Да они уже в зоопарке, наверное! – презрительно фыркнул Эстин.
– Тогда их нужно привести из зоопарка! Конначта, Арнегунд, ваши величества, ваше сиятельство герцог Руадан!.. – умоляюще оббежал все знакомые лица глазами лукоморец. – Пожалуйста!.. Ведь это же всеобщий мир? Значит, и клясться должны все!
Худая физиономия Конначты непонимающе вытянулась – он даже на полминуты позабыл стонать – но, в конце концов, целое плечо его недоуменно поднялось и опустилось, и король Гвента с драматическим придыханием проговорил:
– Ведите… воля умирающего…
– Да их там штук пять, если не больше! – уперся хозяин. – Вам что, всех сюда тащить?!
– Ладно… давайте одного… покрупнее… – смилостивился король.
– Да на что они тебе…
– Воля… умирающего!.. – строго прицыкнул он.
Эстин прорычал сквозь зубы нечто неразборчивое и крикнул медработникам, покорно рассевшимся на скамьях вдоль стен, чтобы кто-нибудь передал капитану стражи привести из казематов гайна потолще к столу короля Гвента.
Через десять минут здоровый, как полтора Морхольта, гайн в кандалах был затащен пятеркой мордастых стражников в опасливо раздавшийся круг.
– Ну что? Теперь твоя душенька довольна, Конначта? – брезгливо косясь на гостя из иномирья и демонстративно зажимая нос, прогундосил король Эстин.
Гвентянин подумал, словно перебирая в уме, кого бы еще пригласить, но не найдя обойденных, слабо обозначил кивок.
– Теперь… да…
– Что говорить? – скрестил руки на груди хозяин.
– Вот, пожалуйста! – услужливо вынырнула на передний план Серафима с развернутым пергаментом в руках и скорбным выраженьем на лице. – Тут немного, мы накидали, его величеству вроде понравилось… Принцесса Эссельте будет читать, а вы – повторяйте.
– И медальон за цепочку возьмите в руки, – спохватился Огрин.
– Это еще зачем? – подозрительно уставился на него король Эстин.
– Это – древний мистический символ друидической мощи и славы, почитаемый каждым посвященным в заоблачные таинства братства! – сурово насупился старик. – Клясться на нем – освященная временем традиция нашего народа!
Успокоенный абсолютной бесполезностью и безопасностью безделушки, эйтн подхватил ее за цепь и протянул по очереди всем высоким договаривающимся сторонам.
Гайну цепочку накинули на мохнатое запястье.
Он зарычал было злобно, но отдернуть руку ему не дали острия пик, упершиеся под ребра.
– Пасть захлопни и не дергайся, паразит. Клянись в мире и дружбе, – ласково посоветовал ему капитан стражи. – А то желудочный тракт на уши намотаем.
Паразит, похоже, понял, если не точный, то общий смысл, потому что пасть захлопнул и дергаться перестал.
– Держитесь крепче, – посоветовала Серафима.
– А то улетит? – язвительно усмехнулся Эстин, которого подготовка тринадцатого трансрегионального мирного договора уже даже не забавляла – раздражала.
– А то кто его знает? – простодушно повела плечами царевна и кивнула принцессе: давай, погнали.
И Эссельте погнала.
– Собравшиеся сегодня под сводами этого замка правители и лица, имеющие право законно их представлять в иностранных делах королевств… – с выражением верховного судьи, пытающегося зачитать семисотстраничный приговор за десять минут, затараторила она.
– …делах королевств… – нестройным эхом вдогонку договорили правители и лица.
– …на амулете древней магии, переданным последним магом-хранителем ордену друидов Гвента, и являющемся артефактом непреходящей ценности…
– …ценности… – вприпрыжку поспевали за принцессой лица и исполняющие их обязанности.
– …перед лицом своих товарищей торжественно клянемся: да не нарушим мы мир между нашими народами ни мы сами, ни другие физические и юридические лица по нашему наущению или попущению. Ни через третьих или подставных лиц, ни нарочно, ни нечаянно, ни помыслами, ни деяниями, ни оружием, ни зельем, ни ковами, ни волховством. Ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером, ни во веки веков – тамам.
– …во веки веков тамам… – догнали остановившуюся вдруг принцессу высокие клянущиеся стороны и с видом стаи гончих, с разбегу налетевшей на стену, уставились на Эссельте.
– Дальше что? – не получив подсказки от суфлера, нетерпеливо мотнул головой Эстин.
– Дальше всё, – для наглядности широко развел руками Олаф. – Вечный мир и дружба. Как поклялись.
– Ну, что ж, – с облегчением, словно лишившись давно и противно болевшего зуба, воскликнул король эйтнов. – Поклялись – можно и на отдых! И ты спи спокойно, дорогой Конначта. И чучело это отведите скорей… пока оно всё здесь не провоняло, – скривив физиономию, Эстин брезгливо указал пальцем на гайна.
Может, слово «чучело» показалось пришельцу из Сумрачного мира обидным. Может, нежные струны его души задело не слишком уважительное выражение лица монарха. А может, количество или качество пальцев, которыми в него ткнули, имели неприличное значение в гайновской культуре…
Что конкретно повлияло на неподвижно доселе стоявшего гайна, так и осталось неизвестным, потому что он, взрыкнув оглушительно, бросился всей своей скованной по руками и ногами тушей весом под два центнера прямо на Эстина, и жажда крови адским огнем горела в его глазах.