Но второй захваченный сиххё человек казался абсолютно глухим и безнадежно слабоумным, с удивлением и сочувствием подумал Иванушка. С того самого момента, как его беспокойный взгляд упал на Эссельте, он тупо игнорировал и боль ударов, и боль слов, и призрачную надежду возвращения на Белый Свет… Пронзительно-синие глаза юноши отчаянно-моляще впились в принцессу и уже не отпускали ее из виду ни на мгновение.
– Кто это? – сурово сдвинул брови Аед, но слова его были обращены, скорее к Ивану и гвентянке, нежели к своим соплеменникам.
– Огрин! – с готовностью обернулась на слова посуровевшего старейшины и выпалила принцесса. – Архидруид Огрин! Он очень добрый, мудрый, умный и заботливый! Он пошел искать нас… меня, то есть… и попал в ту же ловушку, что и мы, я полагаю. Он не специально!
– А второй? – видя, что продолжения характеристики обвиняемых с места проживания не следует, нетерпеливо поторопил ее старейшина.
Эссельте виновато моргнула и неуверенно пожала плечами.
– Я его не знаю… Может, кто-то из команды корабля? Но я никогда его раньше не видела. Я бы запомнила, правда.
И, из опасения, что ее неведение может решить судьбу неизвестного молодого человека не в лучшую сторону, поспешно добавила:
– Но если старый Огрин взял его с собой, значит, он, без сомнения, человек надежный и достойный, иного быть не может! Мастер Огрин очень хорошо разбирается в людях!
При этих словах юноша закусил губу, застонал и зажмурился, будто упреки и пинки, наконец, достигли своей цели. Причем все сразу. Архидруид же наоборот вспыхнул пламенем – то ли от гнева, то ли со стыда – и снова обрушился со всей силой своего возмущенного, а теперь еще и не на шутку напуганного красноречия на безответного Друстана.
– Хорошо, – устало кивнул Аед, отвернулся к Боанн но, словно спохватившись, снова взглянул на хмуро взиравшего на него в ожидании приказаний Корка со товарищи. – Убейте их и продолжим.
– Нет, – ровно сказал царевич, вложил меч в ножны и сделал шаг вперед. – Нет.
– Человек Иван, – предостерегающе склонил голову набок старик и ожег лукоморца холодным серебристым взглядом. – Не злоупотребляй нашим гостеприимством.
– Друг вашего друга – ваш друг, старейшина Аед, – почтительно, без тени насмешки процитировал лукоморец. – Это – мои друзья. Значит, вы должны принять их как меня. А я за них буду ручаться.
– В Аэриу начиналось всё точно так же! – зло выкрикнул Корк, стискивая грязными от гари и сажи пальцами обмотанную кожей рукоять меча. – Один человек, два, четыре – какая разница, думали наши предки!
– Четыре человека страшнее для вас, чем тысячи гайнов? – язвительно прищурилась принцесса, ручки уперты в бока, растрепавшиеся золотые кудри рассыпаны по лицу.
– Причем тут… – задохнулся от злости хромой.
Старик поморщился, неохотно признавая поражение:
– Успокойся, Корк. Люди правы. К чему ловить блох, если над тобой занес ногу гиперпотам… Иди, займись своим делом, как все. И ты, Боанн, ступай.
– Не уходи от ответа, Аед! – рассерженно отодвинула хромого и людей и снова предстала перед стариком женщина. – Ты приказал убить раненых!
Старейшина набычился, стиснул зубы, выдохнул и коротко кивнул. Играть в непонимание времени больше не было.
– Они не выживут. Раны у всех серьезные. Ожоги, потеря крови, переломы, или всё вместе… – сурово заговорил он, на этот раз не пряча взгляд, но глядя с состраданием рассвирепевшей женщине прямо в глаза. – Если бы была жива Аойфа или ее ученица, разговор был бы другой, но они все ушли в Светлые Земли… Конечно, мы можем положить раненых на возы, но тогда нам придется плестись еле-еле, чтобы дорога не убила их сразу же. А это всё равно, что остаться здесь, Боанн. Гайны нас настигнут. Ты же слышала, что сказали разведчики – они бегут сюда, огромной толпой, у нас нет шансов выстоять.
– Мы дадим им бой!
– Чем, Боанн? Запас стрел сгорел вместе с деревней.
– Гайново седалище… Тогда я останусь здесь с ними, старик! – выплюнула в лицо Аеду как проклятье сиххё и, развернувшись, яростно зашагала прочь.
– Постойте, погодите! Боанн!
– Что?..
Недоуменно хмурясь, сиххё оглянулась. Высокий темноволосый человек – недавний пленник – торопливо и бесцеремонно сорвал с плеча Корка большой кожаный мешок и вприпрыжку побежал к ней.
– Я лекарь, Боанн. Пойдем скорей. У меня есть с собой готовые зелья и компрессы для ран и ожогов, – скороговоркой тараторил он на ходу, то и дело умеривая шаг, чтобы заплетающаяся в длинном подоле женщина поспевала указывать дорогу. – Правда, я не знаю, помогут ли они вам, сиххё… но я могу и шины накладывать, и кости вправлять!
– Ты? – Боанн остановилась, словно налетела на невидимую стену, и недоуменно уставилась на Друстана. – Ты, человек, будешь вправлять кости сиххё?
– Если это не запрещают ваши верования – то да, – раздраженно мотнул головой гвентянин. – А также накладывать зелья, перевязывать раны и помогать носить на возы. Ну так мы идем или нет?
Сиххё ошалело моргнула и недоверчиво тряхнула спутанными серебристыми кудрями, украшенными медными заколками и костяными гребнями.
– Гайново седалище… – только и смогла произнести она. – Второй чокнутый человек за полчаса… На вас там зараза какая напала, что ли? Или ты тоже не из… Гвента?
Друстан кинул косой взгляд на Ивана – принятого в разведчики, очевидно – под обожающим взором Эссельте заглядывающего в зубы дареному единорогу, закусил до боли губу и порывисто шагнул вперед.
– Из Гвента, – хмуро буркнул он.
– Эй, погоди, ты куда так нарезал?! Меня-то подожди! – вприскочку помчалась за ним Боанн. – Туда, парень, сворачивай, сворачивай, за тем домом налево!
Сборы – хоть собирать было особенно и нечего – были закончены не так скоро, как Аеду того хотелось бы. Он не кричал, не понукал, не торопил никого, но по пасмурному взгляду его серебристых глаз и по беспрестанно пляшущим по дуге стиснутого в кулаке лука пальцам было понятно, что дай ему волю – и весь клан бежал бы уже по долинам и по взгорьям во весь дух, обгоняя единорогов.
Когда последний раненый – девочка лет семи с головой, замотанной рваными на полосы полотенцами – была перенесена на последний свободный воз, Корк вскочил на его край и тихо свистнул впряженному единорогу. Седой зверь с умной и терпеливой мордой тряхнул гривой, заржал, и медленно набирая скорость, потрусил вперед. Со всеобщим выдохом облегчения по накатанной в ковыле и пыли дороге тронулась и вся колонна беженцев – еще четыре воза, груженые клетками, набитыми домашней птицей, рогожными мешками с крупой, корзинами с вырванными из жадных челюстей огня овощами, ранеными и стариками (и тех и других набралось по семь душ), и полтора десятка единорогов, несущих зачастую по два сиххё, не считая умчавшихся в степь разведчиков.