– Ксук, ксук, ксук, – удовлетворенно мурлыкал зверек, бережно крутя своё сокровище в пальчиках-присосках, словно любуясь его матовым сиянием. – Ксук…
Первый втук протянул лапку в попытке то ли потрогать драгоценность второго, то ли отнять, но тот сердито фыркнул и отвернулся, надежно загородив от посторонних завидущих глазок и загребущих ручек свое имущество.
– Не ксук… – сокрушенно вздохнув, горько пожаловался первый зверек и заглянул в глаза принцессы. – Не ксук…
– Такой хорошенький… – моментально позабыв про творящуюся снаружи свистопляску, растаяла Эссельте. – Такая лапочка…
Что сказал бы сейчас Айвен, если бы меня увидел?
«Вокруг люди… и сиххё… страдают, а чем занимаешься ты?! Неужели тебе всё равно?» – с пугающей легкостью подсказал гвентянке внутренний голос, и она покраснела и пристыженно сморщилась.
Нет, ей не всё равно, конечно!.. Но что она может поделать? И разве Айвен это когда-нибудь поймет? Ведь не могу же я взять откуда-нибудь меч и пойти сражаться с сучками, как он! А этот зверек такая симпатяшка… И кому будет хуже… в смысле, хуже, чем сейчас… если я его чуть-чуть поглажу?
Эссельте робко протянул руку и осторожно провела кончиками пальцев по пепельно-серой шелковистой шкурке.
– Пуши-и-и-истик… – нежно прошептала она. – Хоро-о-о-оший…
– Не ксук… не ксук… – тяжко вздохнул втук, даже не пытаясь уклониться от руки человека, и золотистые глазки его печально заморгали. – Не ксук…
Повинуясь мгновенно возникшему импульсу сочувствия и жалости, принцесса не задумываясь сняла с пальчика золотое колечко с тремя рубинами и протянула на ладошке маленькому втуку.
– На, возьми!
– Не… ксук?.. – осекся на полуслове и недоверчиво уставился на подарок втук. – Ксук?
– Ксук, маленький, ксук, ксук! – проворковала принцесса, с негодованием отринув полный укоризны мысленный образ своего возлюбленного. – Ксук! Ну, бери же, бери!
– Ксук, ксук, ксук!!! – втук схватил презент обеими лапками, моментально засветившимися зеленым, и радостно заверещал. – Ксук, ксук, ксук, ксук!!!
Показалось ли принцессе, или снаружи действительно всё замерло в один момент? Лианы устало обвисли, ветки сделали вид, будто не двигались с природой отведенного им места со дня вырастания, корни смущенно зарылись в землю, не забыв выпустить из цепких объятий ноги и копыта пленников…
И как по команде, воздух, еще наполненный летающей древесной трухой вперемешку с оборванными листьями и выдранной травой, как пух в курятнике, взятом штурмом отрядом лис, огласился восторженными криками:
– Ксук, ксук, ксук, ксук!!!..
В следующую секунду у дупла собрались, наверное, все втуки этого леса, если не всего Сумрачного мира.
– Ксук, ксук, ксук, ксук!!!..
– Ой…
– Ксук, ксук, ксук, ксук!!!..
– Ох…
– Не ксук?.. Не ксук?..
– Дай… дай им… что-нибудь… красивое… – простонал с земли пришедший в себя Друстан. – Срочно!
– Им?.. – проявила чудеса сообразительности ошеломленная гвентянка.
– Да, им! Скорее! – мотая разбитой головой, с трудом приподнялся на локте знахарь. – Быстрей! Пока они снова не всполошили лес!
– Не ксук?..
Деревья недовольно заскрипели.
– Да, конечно… – испуганно пискнула принцесса и принялась дрожащими руками разграблять ювелирный супермаркет, именуемый непосвященными ее персональной бижутерией.
Сережки, колье, ожерелье, браслеты, кольца, перстни, гребни, заколки, шпильки, цепочки, подвески – всё пошло в дело, а, точнее говоря, в дрожащие от нетерпения маленькие ручки втуков.
Когда фамильные реликвии гвентянской короны кончились, в ход были пущены разноцветные пузырьки и склянки Друстана, медные украшения пришедших в себя сиххё, мистические символы единения с природой Огрина, [64] и даже – для двух самых последних и робких втуков – обручальное кольцо и усаженные опалами ножны кинжала Ивана…
Получив сувенир, зверюшки радостно прижимали его к серым пушистым грудкам, кивали круглыми головками, словно благодаря, засовывали подарок в сумку на животе, и резво взбегали на позеленевших светящихся лапках под самые кроны успокоенных деревьев.
– Ксук, ксук, ксук!.. – довольно приговаривали они.
– Ксук, ксук!..
– Втуки, втуки, втуки, втуки…
– Втуки, втуки, втуки… – разбегалось по всем сторонам задремавшей удовлетворенно чащи.
– Втуки…
Через полминуты перестук деревянных молоточков стих, ровно его никогда и не было. Зато лесную идиллию прорезал хриплый голос Кримтана, только что спустившегося с самого высокого дерева, [65] куда его затянула несколькими минутами ранее развоевавшаяся лиана.
– Эй, народ! Чего встали?! Собираемся, идем, идем! Рты не разеваем! Гайны близко!
Очнувшись от чар втуков, беженцы суетливо подхватили поводья единорогов и, поддерживая и подбадривая друг вымотанного вусмерть друга, упрямо и из последних сил зашагали вперед – без надежды, без воодушевления, без переломанных взбесившимся лесом луков и стрел, с одними поспешно затачиваемыми на ходу мачете, почти бесполезными против прочных черных шкур их врагов.
Сколько бы не оставалось им жить, легкой добычей гайнов они не станут никогда…
За спинами их тихо, еле слышно, раскатилось и донеслось до их слуха знакомое дробное постукивание деревянных молоточков.
– Втуки, втуки, втуки, втуки…
– Втуки, втуки, втуки…
– Ксук? Ксук? Ксук?..
А меньше чем через минуту взбешенный гул, треск и шум живого леса ударной волной догнал беглецов, заставляя втянуть головы в плечи и поморщиться от живых еще воспоминаний, кровоточащих порезами и ссадинами, саднящих шишками, ноющих синяками и растяжениями.
Домнал, бережно придерживая вывихнутую левую руку, вопросительно взглянул на идущего рядом исцарапанного, помятого лукоморца.
– Ксук? Ксук?
– Не ксук, – уверенно покачал головой тот.
Словно у них волшебным образом прибавилось сил, разведчики расправили плечи, полной грудью вдохнули воздух, влажный, напоенный ароматами чужого, древнего и таинственного леса и переглянулись.
– Я бы даже сказал, совсем не ксук, – покривились в невольной улыбке уголки разбитых хулиганствующим корнем губ Домнала.
Царевич подумал, прислушался еще раз, и медленно опустил голову в подобии осторожного кивка.