Лукоморец с облегчением вздохнул, не ожидая такой быстрой капитуляции от своей ненаглядной.
– Только скажи мне, что ты предлагаешь, – склонила она голову и проникновенно заглянула ему в глаза. – Я так и сделаю.
– Я… – начал было он и осекся.
Список его предложений закончился, не успев начаться.
– К-кабуча… – только и смог произнести он.
– Вот и я о том же, – мрачно кивнула Серафима и повернулась, чтобы уйти.
– Но ты должна хотя бы взять ковер и мой меч! – спохватился Иванушка. – Пусть они тебе не пригодятся, но лучше иметь и не использовать, чем наоборот!
– И свет, ваше царственное величество, свет-то прихватите!.. – охнула и Находка, и кинулась к царевне со своим голубым огоньком. – Кто ить знает, чего у него там, окаянного, понатыкано… Может, и свет наш тоже пригодится. Правда, без меня он погаснет через час-другой, но хоть на столько хватит – и уже хорошо?..
Она умоляюще заглянула Серафиме в лицо, словно прося прощения, что не может никак пойти с ней и помогать, как обещала, и осторожно, чтобы не уронить, протянула переливающийся голубым призрачным светом холодный шар.
– Спасибо, ребята, – торопливо кивнула Серафима – мыслями уже там, в Проклятой башне – и окинула остающихся быстрым взглядом. – А вы меня ждите, без меня не уходите. Я как только – так сразу, даже на чай не останусь. А если не вернусь, считайте… считайте, что не вернулась. Ладно, побежала я. Время идет. Ни пуха, ни пера…
– И тебе удачи…
Лукоморец проводил долгим тревожным взглядом освещенную призрачным светом жену со скатанным ковром на плече и с его мечом в руке, с содроганием проследил, как плотоядно захлопнулась за ней дверь, едва она переступила порог, потянул на всякий случай за ручку – с предсказуемым результатом – и только тогда сообразил, что Серафима ушла с двумя мечами, а у него из оружия остался только праведный гнев.
Он охнул, ахнул, эхнул, стукнул кулаками по бедрам, обозвал себя разиней и растяпой, но ничего из предпринятого не помогло, и посему оставалось только надеяться, что до возвращения жены меч ему не понадобится.
Сокрушенно вздохнув, Иван стал осматриваться по сторонам, выглядывая стратегически удобное место, где его отряд не попался бы никому случайно на дороге, и откуда было бы хорошо виден вход в Проклятую башню.
Такое место очень скоро нашлось.
…Дверь Проклятой башни захлопнулась за ней с грохотом самой угрюмой могильной плиты в самом жутком склепе. [152] Серафима сделала несколько шагов вперед, подняла над головой светящийся шар Находки и огляделась.
Она находилась в небольшом помещении с голыми каменными стенами, метра три на четыре – назвать его прихожей не поворачивался язык.
Слева, у самой стены, открывался дверной проем аркой и высокие ступени каменной лестницы, ведущей вверх.
Прямо перед царевной, зияя огромной, но незамысловатой замочной скважиной, предстала массивная дубовая дверь с грубой кованой ручкой-скобой, обитая вдоль и поперек широкими железными полосами. Ключа, естественно, видно нигде не было.
«Спорим, что нам туда», – не колеблясь ни мгновения, определила Серафима.
Она сгрузила ковер у стены, положила на него с некоторой опаской огонек – не погаснет ли? не устроит ли пожар? [153] и, взвешивая в руке Иванов меч, решительно шагнула к двери, не подозревавшей о грядущей незавидной участи.
Волшебный меч гладко вошел в едва заметную щель между досками и каменным косяком. Царевна провела клинком вниз-вверх, не встретив сопротивления, удивилась, пожала плечами и потянула за ручку-скобу. Дверь неохотно, с тяжелым скрипом-вздохом, поддалась, и из углубления в косяке выпал на пол, едва не отдавив ей ногу, отсеченный язык замка. [154] В глаза, мгновенно затмив потустороннее сияние шара Находки, ударил зловещий красно-оранжевый свет, показавшийся ей после блужданий в ночи ослепительным.
Серафима отшатнулась, прикрыла лицо рукавом и, осторожно выглядывая из-под него как из засады, быстро осмотрелась кругом. Хотя, если честно, разглядывать здесь было особенно нечего даже такой любопытной и дотошной персоне, как она.
Под ногами ее лежал карниз шириной метра в три, огороженный грубым каменным парапетом слева и по центру. Справа перила приближались к стене на полметра, уходили вниз и терялись из виду: такая же каменная лестница, какая вела на верхние этажи, здесь змеилась спиралью вниз, прижимаясь к черной стене из незнакомого блестящего камня.
Она рассеянно сняла и кинула неказистую лохматую шапку – подарок октябрьских крестьян – в дальний угол, смахнула со лба пот – кто-то услужливый явно принял во внимание, что на улице не май-месяц и даже не сентябрь и любезно включил отопление – осторожно подошла к перилам и заглянула вниз.
Внизу, в непостижимо далекой глубине бездонного черного колодца, куда падать состаришься, беззвучно бушевало, взметаясь и опадая, вязкое, тягучее, будто живое, пламя. А над ним, едва различимый на фоне багрового огня, хоть и гораздо ближе к карнизу, прямо в воздухе висел стеклянный гроб.
Второму помощнику первого советника спалось… то есть, работалось плохо. Чтобы не сказать, что ему вообще не спалось. И не работалось. И не елось. И не пилось. И даже не мечталось, как приблизит его царь за его настоящие и мнимые заслуги перед короной – а это уже был серьезный признак нездорового душевного состояния.
Сабан вертелся с одного толстого бока на другой, сбивая в кучу одеяло, сминая в блин и без того не слишком упитанную подушку и сдвигая во всех направлениях тощий матрац со скамьи, пока, наконец, при очередном перевороте тот не соскользнул, и маг не свалился на жесткий каменный пол вместе со всеми постельными принадлежностями и не зашиб копчик о каблук собственного сапога.
Вместе с болью пришло долгожданное озарение [155] и колдун шумно удивился – на грани возмущения – собственной несообразительности.
Как это он сразу не понял, чего не хватало тем умрунам!.. Это же находилось перед его глазами столько лет подряд, куда бы он ни поглядел, что постепенно стало почти незаметным, и теперь, когда оно и в самом деле исчезло оттуда, где должно находиться, он этого по-настоящему не увидел! Как, оказывается, все просто!..
У этих умрунов не было на нагрудниках царского герба. И номеров на рукавах, если хорошенько припомнить.
Что бы это могло значить? Что это был отряд для тайных операций – ведь сержант был не в мундире? Но таких отрядов в гвардии царя не было отродясь, и с чего бы им появиться теперь?