– Прошу прощения, ваше высочество, но я не согласен.
При первых словах плана Изабеллы студент поднял голову и сосредоточенно нахмурился. При последних – болезненно скривился, словно выслушивая смертный приговор, потупил взгляд и поднялся, бережно придерживая пострадавшую руку здоровой.
– Тебе слова не давали, – неприязненно уставилась на него принцесса.
– Хорошо, – пожал плечами чародей. – Если не давали – уйду молча.
– Куда? – растерялась герцогиня.
– К Гавару.
– Глупая шутка! – фыркнула дочь короля.
– Ты хочешь с ним сразиться? – благоговейно прошептала Грета.
– С Гаваром? – не понял де Шене.
– Ты?! – расхохоталась Изабелла.
– Ты это серьезно говоришь? – округлились глаза герцогини.
– Я что – похож на идиота, который хочет получить билет на тот свет из рук самого Гавара?! – покрасневший и разозленный беспочвенными подозрениями, раздраженно рявкнул Агафон, и поток вопросов испуганно иссяк, уступив место безмолвному недоумению.
– Нет, я не хочу с ним сражаться, – смущенный произведенным эффектом, сконфуженно поморщился школяр. – Абсолютно. И сделаю всё, чтобы обойтись без этого… и даже без того, чтобы увидеть этого Гавара. Но если придется… если он не отпустит Леса…
– Это… очень отважный и мужественный поступок, – уважительно покачала головой тетушка Жаклин.
– Ха! Отважный! – с легким презрением усмехнулась Грета, отбрасывая с лица спутанные каштановые волосы, и уверенно заявила: – Он собрался идти за Лесли только потому, что он – его фей, и отвага тут ни при чем! Он просто по-другому не может! Они так устроены!
Агафон замер вдруг потерянно, точно прислушиваясь к чему-то внутри себя и не находя, и смутное недоумение отразилось на его исцарапанной чумазой физиономии.
– Но я… не чувствую связи между нами… теперь. Может, это магия уведуна ее прервала? Или Гавара?
– Если бы это и впрямь был всего лишь зов палочки, – задумчиво разглядывая студента, проговорил Люсьен, – думаю, наш добрый фей, розовея и трепыхая крыльями, уже разбирал бы кладку, чтобы бежать в замок.
– Боюсь, что да, – усмехнулся тонкому наблюдению волшебник. – Но я об этом не подумал как-то даже… Просто… когда Гавар разберется, что Лесли – это не я…
– Он отдаст его своим бугням, а уж они… – с далеко не тайным злорадством предположила принцесса, но тут же осеклась под холодными взглядами спутников.
– Изабелла! – возмущенно проговорила герцогиня де Туазо.
– Но тетушка! Он же этого заслуживает! – жарко встала на свою защиту племянница. – Оба они! И крестьянка тоже! Потому что знала всё, и не доложила! Подхихикивала за моей спиной, да?! Они изменники короны, все трое! И их все равно повесят сразу же…
– А я в наивности своей полагал, что власть судить и миловать в нашем государстве принадлежит пока королю, а не вздорной избалованной девочке, узурпатору-колдуну или его зверям, – зеленые, как кусочки моря, глаза шевалье превратились в лед.
И встретились со сталью взгляда принцессы.
– Ах, так значит, я уже для тебя не «ваше высочество, соизвольте, прикажите, соблаговолите», а вздорная дура? – опасно сузились карие глаза королевской дочери.
– Я этого не говорил и сказать не мог никогда, ваше высочество, – не дрогнув ни единым мускулом, почтительно склонил голову де Шене.
Но Изабелла его словно не слышала.
– Вот ты и показал свою истинную сущность, болотный дворянин! Ах, мы озабочены моим благополучием! Ах, этот коварный злой колдун-дровосек! Ах, она не переживет этой ночи! Ты считаешь меня ничтожной изнеженной пустышкой, безмозглой и бессердечной, и всё же пробрался вчера шпионить за мной, изображая заботу и благородство! Или не за мной? За своей ускользнувшей короной? Ну, чего ты молчишь?! Трусишь?! Потому что я – дочь короля, а кто ты?!
Лицо де Шене дрогнуло и напряглось, словно от внезапной невыносимой боли, он отступил на шаг – губы сжаты в белые ниточки, ноздри раздуты, желваки на скулах заходили и замерли… Но через несколько секунд он совладал с обуревавшими его эмоциями, ровно выдохнул и проговорил спокойно и тихо, будто на вечерней прогулке по саду:
– Ваше высочество очень часто напоминает мне боевой топор: всегда наготове к сражению и всегда одинока.
– Одинока?! У меня есть отец и родные! Придворные! Подданные! – возмущенно воскликнула Изабелла, замолкла на секунду, и с отвращением добавила: – И, подумать только… сравнить меня с топором… Если бы ты был поэтом, я бы всё-таки приказала скормить тебя бугням.
– Как хорошо, что я – воин, – скривились губы де Шене, и он продолжил, серьезно и строго: – Одиночество в толпе – тоже одиночество, ваше высочество. Очень жаль, что вы никогда никого не любили, и у вас не было друзей.
– У королей не бывает друзей – только враги и союзники, – угрюмо сообщила принцесса.
– У всех бывают друзья, ваше высочество, – почтительно возразил шевалье. – Но дружбу, как и корону, нужно заслужить. Нельзя унижать человека и ждать, что он будет твой на века. Чтобы получать, надо отдавать. Отдавать то, что вам дорого. Что бы вы хотели получить сами. Заботу. Внимание. Участие. Поддержку. Сострадание. Улыбку. А что отдаете вы тем, кто рядом с вами? Тем, от кого вы ожидаете дружбы или любви?
– Дружбы нет! И любви тоже! – мрачно огрызнулась принцесса. – Это всё ложь и лицемерие! Поиск выгоды и преимуществ! Сладкие слова в лицо и интриги за спиной! При дворе друзей используют, а потом бросают ради новых, более престижных и нужных!
– Вы так в этом уверены только потому, что у вашего высочества никогда не было настоящих друзей, – печально качнул головой рыцарь. – Наверное, вы глубоко несчастный человек.
– Несчастный?… Несчастный?… Я?… – не ожидая такого вывода, слегка растерянно моргнула Изабелла, словно при неожиданном маневре казавшегося предсказуемым противника, вспыхнула возмущенно, хотела было ответить что-то резкое и язвительное, но вдруг взгляд ее смягчился, и что-то похожее на тепло мелькнуло в разъяренных еще несколько секунд назад карих глазах.
– Нет… Я знаю, что такое настоящая дружба… Я могу казаться тебе чудовищем, шевалье… вроде бугня… или рукоеда… или самого Гавара… – медленно и с расстановкой проговорила она, словно считывая слова с далекой, размытой дождями афиши, – и ты не поверишь, наверное, хотя мне на это… всё равно. Но у меня был один друг… когда-то… давно… очень.
– Настоящий?
– Наверное, да… Да. Настоящий. Но только потому, что не знал, кто я такая.
– Как можно этого не знать, ваше высочество? – в легком удивлении приподнял брови Люсьен.
Изабелла усмехнулась – но не колко и жестко, как всегда, а застенчиво и, как показалось рыцарю, чуть смущенно.
– Когда мы отдыхали в летней резиденции… в тот год, когда матушка… погибла… мне было девять лет… – почти шепотом заговорила она, глядя куда-то вглубь времен рассеянным, отсутствующим взглядом. – И однажды, когда мне стало слишком скучно в окружении назойливых и болтливых нянек и фрейлин, я сказала, что хочу погулять по саду одна, а сама пролезла сквозь дыру в заборе и ушла в лес. И заблудилась. Мне стало страшно… но я не кричала. Боялась, что меня найдут и накажут… не столько за то, что сбежала, сколько за то, что потерялась… Смешно, да?… Смешно… Но не мне тогда. Я долго шла вперед… или по кругу… как, говорят, ходят по лесу те, кто заблудился… потом наткнулась на ручей и пошла по течению… потом снова углубилась в лес – по звериной тропе… и вдруг увидела мальчишку. Может, чуть старше меня. Может, такого же возраста. Он развешивал над тропинкой какие-то петли. Ставил силки на зайцев, сказал он… потом спросил, умею ли я… и предложил научить. Ты будешь смеяться, но я согласилась… А потом мы прошли звериными тропами… казалось, через весь лес… и он вывел меня на дорогу к летнему дворцу. Я сказала, что моя мать – фрейлина королевы.