Я хотела сказать об этом Зи, но было не придумать такого невинного замечания, чтобы скрыть этот смысл, не было достаточно большого слепого пятна для подобного разговора. Сказать хотелось, но нельзя. Никак. На глазах выступили слезы – и Зи смахнула их мне большим пальцем.
Моя единственная подруга – и я не могу с ней поговорить. А она не может мне ответить. Мы не можем быть ближе друг другу.
Хотя…
Зи сделала шаг вперед, я отклонилась назад и снова легла спиной на дерево. И еще сильнее вжалась. Руки Зи прижали мои плечи. Колено тронуло мое колено. Она удерживала меня – а мне казалось, не дает рассыпаться. Я глянула на нее. Она чуть отпустила меня. Привстала на цыпочки. И поцеловала.
Само касание губ губами было настолько легким, что могло показаться воображаемым. Как будто на меня слетела бабочка. Я вздрогнула, и что-то глубоко внутри, до сего момента замороженное и твердое, растаяло медом.
Слова, которые я хотела произнести, вырвались чуть ли не рыданием:
– Это слишком…
– Нет, – прошептала она.
Потом подвинулась ближе и свернулась у меня под подбородком. Как ей удается быть такой сильной, когда она такая маленькая? Я чувствовала тепло в своих объятиях. И вдруг вся дрожь прошла. Ее ребра поднимались и опускались под моими ладонями. Мое дыхание замедлилось им в такт. И на несколько мгновений все – кто мы и где мы, будущее и прошлое – все унеслось прочь.
– Он не сделал мне больно, – сказала я. – Он попытался напугать меня.
– Остальные идут, – сказала Зи, и мы отошли от укрывшего нас дерева.
Она взяла меня под руку и потащила навстречу нашей когорте – и охранявшим их надзирателям, – которая высыпала на садовые террасы.
– Но я не боюсь.
Это… что-то другое. Не страх.
Да Ся царственным жестом им помахала, показывая, что все в порядке.
– Не боюсь, – твердо повторила я. – Если королева тиха, это не потому, что она испугана.
– Да уж, – ответила Да Ся, не сводя глаз с остальных, тихо и с усмешкой в голосе. – Это мне хорошо известно.
Какой длинный день. И странный, все время какие-то новые повороты. Но коз, несмотря ни на что, надо подоить, воды накачать, залить в оросители, фасоль сорвать и сложить в корзину – ручка которой сейчас впивалась мне в сгиб локтя. Губы стали… чувствительными. Созревшими. Готовыми к прикосновению. Словно даже обдувающий их ветерок стал иным, обновленным.
Но я ничего об этом не сказала. Королева была тиха.
Мы работали, пока не начался долгий оранжевый вечер, а потом вернулись в кельи.
Продолжая безмолвствовать, я села на койку и принялась вытаскивать шпильки. Зи сняла самуэ и надела тунику. Я опустила голову, чтобы не видеть, как она переодевается. Косы упали, качнувшись у лица. В голове ощущалось что-то непривычное. Да и вся жизнь казалась непривычной. Я нарушила традиции обители. Я видела серую комнату.
И Зи… Зи поцеловала меня.
Я бросила на взгляд на соседнюю койку. Зи сидела одетая – вернее, накинула безупречно чистую белую ночную тунику, облегавшую тело. Она поджала голые ноги и поверх натянула ткань. Теперь в вырезе виднелись колени, оказавшиеся под подбородком, серовато-золотые на фоне белой туники. Впадина между ними уходила в золотисто-серую тень.
Я прикрыла глаза.
Руки сами по себе продолжали расплетать косы, и наконец распущенные волосы рассыпались вокруг меня. Подозреваю, в этот момент я была похожа не столько на Гвиневру, сколько на какую-нибудь безумную героиню – скажем, Офелию или Леди из Шалот [11] .
Неужели всех мифических длинноволосых принцесс ждала плохая судьба? Несправедливо.
Судьба: серая комната. Высокий и узкий стол. Корона и свисающие ремешки.
Волосы теперь были полностью свободны. У меня возникло желание их все обрезать. Почему нет? Вместо этого я завязала их кусочком ткани в совершенно некоролевского вида неряшливый хвост и встала замыть самуэ. После двух дней работы в саду он был забрызган грязью, а на коленях расплылись пятна, после того как я упала в люцерну.
Я стояла спиной к Зи. Тишина вибрировала между нами, как наэлектризованная.
– Элиану выделили келью, – сказала Да Ся. – Поселили его вместе с Аттой.
У Элиана вечер выдался не из приятных. Я поглядывала на него, пока возилась с фасолью. Его глаза горели лихорадочным блеском, и он дергался, как кошка, которая… скажем, как кошка, которую мучали. Но он вел себя достойно обители, делая вид, что все в порядке.
– Хорошие новости, – сказала я.
– Рада, что ты так думаешь. Мне кажется, аббат хочет, чтобы ты была счастлива.
Придумать на это безопасный ответ не удавалось, но охватившее меня сильное чувство заставило улыбаться.
Обратить бы эту силу на отстирывание пятен от травы…
– Эх, ну честное слово, – пробормотала я, – ну кто делает рабочую одежду белой?
– Тот же, кто обряжает палачей в ангельские крылья.
Талис – с его Лебедиными Всадниками и неуемным пристрастием к ритуалам.
– А еще, – Зи встала, – она сделана по образцу рабочей одежды дзенских монахов.
Настроение у меня было вовсе не монашеским.
Зи глянула на небо. Затухали сумерки, уже почти совсем стемнело. Над стеклянной крышей одна за другой проступали звезды.
Прозвонил колокол – седьмой, отправляющий нас ко сну.
– Будешь спать? – спросила Зи.
– Аббат сказал прийти к нему, если не буду.
Для Паноптикона Да Ся улыбнулась, но в глазах у нее потемнело. Они говорили: «Не ходи!»
«Они применяют снофиксатор. И лекарства».
– Ничего, я не устала, – сказала я.
– С тобой все будет нормально?
Она имела в виду, если она уйдет. Если пойдет играть в койотов. Она сделала шаг к двери, и та безмолвно отъехала в сторону. Зи целовала меня, но она целовала всех. Сейчас она стояла, готовая исчезнуть, и ее туника в лунном свете казалась парусом, а тело – темным морем.
Уже три года она украдкой выскальзывала наружу. Я никогда не интересовалась, с кем она видится. Нарочно не хотела спрашивать. А тут вдруг…
– С кем ты встречаешься? – спросила я.
Зи стояла в тени притолоки, скрытая от Паноптикона, а за ней чернел темный коридор. Мне плохо было видно ее лицо, но блеск улыбки я все же разглядела.
– Пойдешь со мной?
Мне показалось, что она увиливает от вопроса.
– Ну правда, Зи. С кем?