Весь город, без преувеличения, покинул свои дома и ждал появления Наследного принца. Дон Луиш-Филипе и его свита вышли из кареты и направились прямо в толпу. Вместе с председателем Городского собрания, который чуть не лопался от гордости, гости двинулись по улицам, чье праздничное убранство стоило муниципалитету стольких усилий и денежных затрат. Принц то и дело останавливался, чтобы поприветствовать людей и кивнуть в ответ тем, кто приветствовал его, поговорить со стоявшими у дверей своих магазинов торговцами. После этой, более чем двухчасовой, прогулки Дон Луиш-Филипе посетил здание Городского собрания. Там он пригубил предложенную ему как высокому гостю рюмку порто, принял из рук председателя символический ключ от города, расписался в книге почетных гостей и выслушал дежурную, кое-как произнесенную приветственную речь главы муниципалитета. Затем принц высказал желание посетить разбитый прямо под открытым небом городской рынок, где приобрел кое-что из поделок местных умельцев, после чего делегация вернулась к каретам, чтобы отправиться в Форт Сан-Себаштьян, величественно возвышавшийся над Заливом Аны Шавеш. В районе шести часов принц вместе с офицером по особым поручениям и флигель-адъютантом вернулись к себе в губернаторский дворец для того, чтобы немного отдохнуть, принять ванну и переодеться для ужина. Тем временем, все остальные во главе с министром де-Орнельяшем отправились на борт «Африки», где им предстояло провести ночь. Луиш-Бернарду воспользовался образовавшейся парой часов передышки между двумя программными мероприятиями, чтобы проверить, все ли готово к предстоящему банкету. Ужин был запланирован в бальном зале на первом этаже, как и ранее, вскоре после его собственного приезда на остров, только на этот раз он решил обойтись без танцев. На банкет были приглашены двести человек, то есть, почти все белые поселенцы колонии плюс примерно полдюжины негров: весь госаппарат, работающий здесь и на Принсипи, все управляющие плантаций, все главные коммерсанты, армейские и полицейские офицеры, епископ и священники, врачи, судьи, инженеры-строители, короче, — каждая значимая человеческая единица в сей «далекой Португалии», как в одном разговоре окрестил эти края Его Высочество Наследный принц.
Принц был посажен во главе почетного стола. Напротив него сидел Луиш-Бернарду. Среди гостей, расположившихся от них по обе стороны, были всего лишь две дамы: жена председателя Городского собрания и жена английского консула. По протоколу, справа от Дона Луиша-Филипе сидела супруга председателя, слева — английский консул. Айреш де-Орнельяш и Энн расположились, соответственно, по правую и по левую руку от губернатора. Другим компаньоном Энн по столу был граф Вале-Флор, а сеньор Энрике Мендонса, словно начинка своеобразного сэндвича, служил связующим звеном между супругой председателя муниципалитета и Его Королевским Высочеством. На остальных местах сидели епископ, судья, другие члены лиссабонской делегации и граф Соуза-Фару, проживающий на острове управляющий плантаций Агва-Изе. Дон Луиш-Филипе, несомненно, главенствовал за столом, однако взгляды мужчин, в особенности, молодых офицеров из королевской свиты, то и дело останавливались на Энн. Она была ослепительна в своем белом шелковом платье с обнаженными плечами и головокружительным декольте со сверкавшим в нем кулоном из голубых сапфиров на золотой цепочке. Ее волосы были уложены в каскад из светлых локонов, ниспадавших на плечи, ресницы были слегка подведены тонкой полоской туши, подчеркивавшей контуры пылавших огнем глаз. Все, включая Луиша-Бернарду, были заметно смущены ее присутствием и ее дивной красотой: за столом сидел принц, а напротив него, как ни посмотри, — настоящая королева! Сидевший рядом с Энн, почти уничтоженный молчаливыми упреками и косыми взглядами присутствовавших, граф Вале-Флор неустанно уверял ее, что в Париже, откуда он вернулся лишь накануне, ни одна женщина так изысканно не одевается…
Как уже успел на тот момент заметить Луиш-Бернарду, гости, располагавшиеся по соседству, также, все как один, наблюдали за их столом. Сначала они смотрели на принца, с любопытством и восхищением, а потом — на нее, с бесстыдством и беспощадностью. Без стыда разглядывали ее мужчины, безжалостны были взгляды женщин. Ни с чем не сравним скрытый и похотливый взгляд мужа страшненькой женщины, которым он рассматривает красавицу. С другой стороны, в высшей степени убийственным является нацеленный на нее ответный взгляд этой страхолюдины-жены. Приглашенным на банкет дамам, давно оторванным от тонкостей светской жизни, пришлось изрядно помучиться, потрудиться и потратиться, чтобы спланировать свой нынешний вечерний наряд. Они полагали решить все свои вопросы в Доме моды Casa Parisiense, что на улице Матеуша Сампайу: именно там можно было познакомиться с последними журнальными моделями, популярными сейчас тканями и, вообще, узнать, что нынче носят в Европе и в мире. И вот они видят Энн, ее платье из белого шелка, ее открытую спину, плечи, видят это обещающее все прелести мира декольте с полуобнаженной высокой грудью и этот голубой сапфировый кулон. Всего этого было достаточно, чтобы они почувствовали, как рушатся и летят прочь все их старания. Ведь никакой самообман не способен устоять перед очевидным: стройные плечи и спина, кожа, даже на расстоянии кажущаяся необычайно гладкой и мягкой, величественная, словно горная вершина грудь, бросающая вызов завоевателю. Энн низвергала всё вокруг себя. При этом она застенчиво улыбалась, как бы прося прощения за то, что она так умопомрачительно красива и желанна. Единственный, кто составлял в этом смысле исключение, был сидевший напротив нее Айреш де-Орнельяш. В отличие от остальных, он наблюдал за Энн не глазами самца, жаждущего случки, а проницательным взглядом политика, который, noblesse oblige, является существом публично асексуальным.
В этот самый момент граф Вале-Флор пытался удовлетворить свое любопытство, задав Энн довольно нехитрый вопрос: чем она в этих, очевидно чужих для нее краях заполняет свой досуг, когда здесь нет даже подходящей компании, чтобы составить партию в бридж.
— Мой дорогой граф, — Энн улыбнулась ему краешком рта, и улыбка эта, казалось, была способна суровой арктической зимой разом растопить ледяную глыбу. — Я всю жизнь прожила не в Европе, а в Индии и научилась тому, что нужно приспосабливаться к обстоятельствам. Везде есть что-то, чем можно увлечься. Ведь это люди определяют место, а не наоборот.
В то время, как правая рука Энн кокетливо и чуть развязно приобнимала за плечо уже полностью растаявшего графа, нога ее под столом незаметно подобралась к сидевшему рядом Луишу-Бернарду, протиснулась между ног к его чреслам и, оставшись там, начала тихонько провоцировать его, доводя до крайней степени возбуждения.
— Ну, Орнельяш, как вам такой ответ? — Граф светился счастливой улыбкой завоевателя, желающего продемонстрировать миру объект своей страсти. — Когда красота столь удачно сочетается с умом, что же нам, простым смертным, остается делать, кроме как вдыхать полной грудью ее аромат?
Орнельяш подошел к вопросу со всей серьезностью, требуемой от него при решении дел государственной важности:
— Могу вам только сказать, граф, что Англия попросила лишь нашего разрешения на отправку сюда своего консула с постоянным проживанием, однако при этом она не предупредила, что он прибудет в сопровождении женщины, такой, как вы говорите, прекрасной и умной.