Когда обед был закончен, все снова сели на лошадей и в коляски и отправились дальше на север, в сторону Риу д’Оуру, владений графа Вале-Флор, которые считались жемчужиной сантомийских колониальных владений. Плантации Риу д’Оуру простирались на 17 километров в длину, от Обезьяньей горы до Пляжа Фернана Диаша. В четырех хозяйствах, находившихся во владении графа на Сан-Томе, на него трудились пять тысяч работников, делая этого скромного коммерсанта, некогда высадившегося на островах, прошедшего через разные (всегда в его пользу) повороты судьбы, крупнейшим собственником и работодателем во всей колонии.
После посещения королевской делегацией ряда филиалов хозяйства, а также нескольких плантаций какао, граф, как потом писало издание Ilustraçào Portugueza, устроил «прием в характерном для него аристократическом духе, с ослепительным размахом, позволительным для человека его огромного состояния». На деле, так оно и было: у графа подавали на стол всё — баранину, свинину, телятину, лангустов, гигантских креветок, бурого каменного окуня, мясо черепахи и даже акулы. За ними следовали десерты из кокоса, манго, папайи, банана, ананаса и даже из шоколада. На столах было французское шампанское, белое вино Palmela и Cova da Beira, винтажный порто Quinta do Vesúvio и настоящие кубинские сигары, привезенные прямиком из Парижа. На площади, окружавшей залы Большого дома, где был устроен банкет, граф, хоть это, конечно, было явлением совсем другого порядка, усадил за стол и работников плантаций, числом около двух тысяч, расположившихся вокруг горящих костров. В завершение всего он устроил настоящий фейерверк, который могли наблюдать с залива Аны Шавеш и из самого города. Зрелище это стало для гостей чем-то грандиозно ослепительным и одновременно ужасающим, особенно для негров. Находясь под огромным впечатлением, как и все остальные, Луиш-Бернарду не смог не сравнить скромность собственного вчерашнего приема с этим изысканным и роскошным ужином на плантациях Риу д’Оуру: «И вправду, между бюджетом государства в колонии и личным состоянием сеньора графа, как говорится, дистанция огромного размера». Луиш Бернарду не мог не представить себе тех двух несчастных, которых он недавно защищал в суде, как они сидят где-нибудь там, внизу за столами, вкушая ужин значительно лучшего, чем они привыкли, качества и созерцая подаренный графом фейерверк, на фоне той постылой рутины, к которой их давно приучил полковник Малтеж.
Поднявшись, чтобы произнести тост, принц поблагодарил и Энрике Мендонсу, и графа Вале-Флор за то, что день получился таким необыкновенно гостеприимным. Находясь под большим впечатлением от царившей вокруг атмосферы праздничного великолепия, принц был «по-настоящему счастлив в своем тосте», как потом выразился Айреш де-Орнельяш. Наследник престола сказал, что «всегда гордился тем, что он сын Португалии, но никогда еще в такой степени, как сегодня, наблюдая воочию великие достижения португальской колонизации». Все присутствующие аплодировали ему стоя, произнося здравицы в честь принца, Его Величества и Португалии. Их лица трогательно расплывались затуманенными улыбками, чему в не меньшей степени, чем все остальное, способствовал и винтажный портвейн Quinta do Vesúvio.
Мало кто это замечал, но, в отличие от остальных, губернатор улыбался гораздо более сдержанно. Через два месяца после этого африканского вояжа Его Величество Король, по предложению Наследного принца и министра по делам колоний должным образом отблагодарит принимавших его сына на Сан-Томе. Граф Вале-Флор, благодаря этому незабываемому празднику, получит титул Маркиза Вале-Флор. Что касается Энрике Мендонсы, то его случай окажется более сложным: посчитав для себя смешным предложение «облагородиться» до титула графа Боа-Энтрада, он в конечном счете получит звание Пэра Королевства и в придачу будет назначен кавалером Ордена Иисуса Христа.
В тот день принц, министр и их сопровождающие ночевали на плантациях Риу д’Оуру. В отличие от них, Луишу-Бернарду до ночлега предстояло добираться еще пару часов, сидя позади кучера в губернаторской коляске, которой он пользовался второй раз в жизни, в кромешной тьме, освещаемой лишь слабым светом керосиновых фонарей. Дэвид воспользовался случаем, чтобы попросить его подвезти их до города, что сделало поездку еще более мучительной. В темноте, деля скудное жизненное пространство с Дэвидом и Энн, находясь так рядом и так далеко от нее, иногда, когда коляска подпрыгивала на дорожных ухабах, он случайно касался ее колен, отчего вся эта агония казалась ему почти невыносимой. К счастью, чтобы еще более не усугублять свое внутреннее состояние, все трое, не сговариваясь, ехали молча, будучи крайне усталыми. Поскольку его собственная спальня и комнаты гостей оставались заставленными багажом принца и его свиты, Луиш-Бернарду был вынужден снова ночевать у себя в кабинете в секретариате правительства. Ему опять надо было вставать с восходом солнца, чтобы к восьми тридцати утра уже быть на Агва-Изе, куда делегация должна была прибыть пароходом из Риу д’Оуру.
На Агва-Изе, вырубках, принадлежавших виконту де-Маланзе, их встретил генерал граф Соуза-Фару. Он поприветствовал гостей от имени сегодняшних владельцев плантаций, объединенных, вместе с кредиторами их бывшего хозяина, разорившегося и ушедшего из жизни барона, в консорциум под названием Компания Острова Принсипи. После посещения плантаций, а также после обеда на берегу океана, откуда открывался вид на посадки хозяйства общей площадью в семь тысяч гектаров, граф Соуза-Фару произнес речь, пожалуй, самую политически однозначную и прямую из всех услышанных здесь доселе речей. Без излишних церемоний он перешел сразу к сути вопроса, а именно — к положению прибывающей из Анголы рабочей силы. Описав все имеющиеся, на его взгляд, преимущества, которыми пользуются работники, привезенные сюда из ангольских лесов, где «эти беззащитные создания ежедневно стонали, подвергаясь варварским унижениям со стороны своих суровых местных властителей», граф Соуза-Фару, которого Луиш-Бернарду до сих пор относил к разряду немногих либерально настроенных островитян, во всеуслышание представил вниманию принца, министра, губернатора и английского консула свое следующее заключение:
— Таким образом, нетрудно понять, что репатриация рабочих, — то, чего в обязательном порядке, руководствуясь при этом лишь своими корыстными интересами, требуют противники использования труда наших иммигрантов, — станет актом беспрецедентного насилия, которое не может быть санкционировано никаким правительством. Отдавая Вам дань должного уважения, мы можем искренне заверить Ваше Королевское Высочество и благородного сеньора министра в том, что среди наших ангольских работников, имеющих здесь семьи (а таковых большинство), нет ни одного, кто хотел бы покинуть свою новую родину. И объясняется это одной простой причиной: здесь у них есть все, о чем они могут мечтать. Не зря говорят, где хорошо, там и Родина.
Почти все белые, слушавшие это выступление управляющего Агва-Изе, приветствовали его дружными аплодисментами. Принц также аплодировал, не проявив при этом сколько-нибудь заметного несогласия, а аплодисменты министра, как показалось Луишу-Бернарду, даже были горячими. Дэвид Джемисон, сидевший по другую сторону стола, лишь взглянул на губернатора и улыбнулся. Что же касается его самого, то он оставался недвижимым, как сфинкс, демонстративно держа руки на столе.