* * *
Дэвид и Энн приехали на ужин домой к Луишу-Бернарду. С самого приезда Жуана на Сан-Томе, такие ужины либо здесь, либо в резиденции английского консула, стали настолько обычным делом, что уже не требовали особой предварительной договоренности. Поначалу, для соблюдения некой церемониальности, они проводились не столь часто, в соответствии с правилами этикета, к которым все привыкли. Однако довольно скоро, по всеобщему согласию, ужины стали почти ежедневными. Поскольку английская пара сразу же прониклась симпатией к Жуану, вся их компания молча сошлась на полном отказе от условностей, которые только мешали им наслаждаться обществом друг друга. Для «аборигенов» короткое пребывание Жуана на этом забытом всеми острове позволяло собираться теперь за столом не втроем, а вчетвером, что являлось колоссальной разницей.
По обыкновению, Луиш-Бернарду распорядился накрыть стол в буфетной комнате, а не в столовой, по-прежнему казавшейся ему слишком большой, неуютной и чересчур официальной с ее громоздкими шкафами в индо-португальском стиле, который он особенно не любил. Кроме того, в буфетной можно было открыть настежь двери, которые выходили на террасу, позволяя атмосфере ночного сада проникать прямо в комнату. Ночь была и впрямь какой-то особенно красивой. В небе светила полная луна, легкий теплый ветерок доносил до них запахи океана и цветов. Луиш-Бернарду так и не научился различать их, в то время как Энн знала о них всё. Под предлогом того, что работы по обслуживанию стола стало больше, он велел Себаштьяну (крайне дипломатично, чтобы не задеть его самолюбие) пригласить к себе в помощницы Доротею. Это было также небольшой провокацией, адресованной Жуану, который в восторге следил за бесшумными и плавными движениями Доротеи, с ее белозубой улыбкой и сверкающими черными глазами. Даже в этом своем качестве, молча помогая обслуживать сидящих за столом, она была женщиной, которой здесь так не хватало, и чье присутствие не оставляло равнодушным никого из мужчин. Луиш-Бернарду в полной мере наслаждался воздействием, которое Доротея производила на окружающих. Когда она подходила к нему, чтобы сменить блюдо, ему хотелось невзначай провести рукой по ее бедру, чтобы этим жестом показать всем, что именно он обладает этой гладкой пантерой с такой соблазнительной, покрытой капельками пота эбонитовой кожей и белыми, словно слоновая кость зубами. В один из моментов он был на грани того, чтобы совершить этот необдуманный поступок, когда вдруг заметил, что сидевшая справа от него Энн наблюдает за происходящим с тем инстинктивным вниманием, которое в таких случаях отличает только женщин. Занеся было руку, он остановился, покраснев, будто мальчишка, которого застали за совершением непристойного поступка.
Синья сделала свой необыкновенный рыбный суп, равного которому на острове попросту не было. За ним следовало мясо кабана, зажаренное с карликовыми бананами, что придавало ему изысканный тонкий вкус, достойный французского шеф-повара, и далее трапезу завершал кокосовый пудинг и сорбет из манго. Обсуждая ужин, Дэвид заметил, что не может понять, почему Синья добавила в суп так много пири-пири, и вообще, почему, как правило, чем жарче климат в стране, тем больше в ней любят острую пищу.
— В конце концов: вы, португальцы, привезли перец из Индии в Европу, и, вполне естественно, что там, особенно в холодных странах на севере, едят острую пищу для того, чтобы согреться. Однако же нигде больше, кроме как в тропиках — в Африке, в Индии, в Бразилии, на Антильских островах, — пища не бывает такой острой. Так для чего заставлять потеть того, кто и так умирает от жары?
Жуан возразил, сказав, что где-то читал, будто острая пища, наоборот, помогает противостоять жаре.
— Это утверждение выглядит гораздо более абсурдным, чем научным, — сходу парировал Дэвид, и с этого момента они начали горячо обсуждать жизнь в тропиках, потом перешли к сравнению тропиков и цивилизации и к тому, что Киплинг называл «миссией белого человека». Заметив, что лучше продолжить разговор на террасе, Луиш-Бернарду встал и пригласил всех следовать за ним. Тем не менее, это сделала только Энн, поскольку мужчины оставались на своих местах, поглощенные завязавшейся дискуссией.
Они сели в плетеные кресла на террасе, с видом на океан, на котором луна нарисовала дорожку, ведущую от горизонта к берегу. Время от времени тишину нарушали редкие крики ночных птиц или рассеявшийся в воздухе шум со стороны города, однако, в целом, все вокруг казалось мирным и спокойным. Луиш-Бернарду прикурил сигару от одной из тех свечей, которые Себаштьян, пока хозяин не ушел в спальню, всегда держал зажженными с тех пор, как тот завел обыкновение проводить здесь свои вечера, куря и слушая музыку, один на один со своими мыслями. В этот вечер он был совсем не одинок, расслаблен и даже счастлив. На нем были простые льняные черные брюки и просторная белая сорочка с расстегнутым воротом. Единственное, что напоминало о той, прошлой жизни, были швейцарские серебряные часы Patek Philippe, которые Луиш-Бернарду унаследовал от своего отца. Он носил их на цепочке в небольшом переднем кармане слева. Энн выглядела неотразимо, ее светлые волосы были собраны сзади и отпущены по бокам, обрамляя лицо с яркими, отражавшими лунный свет глазами. Высокий корсаж ее синего хлопкового платья с глубоким декольте демонстрировал внушительную часть ее груди, загоревшей под местным солнцем и покрытой мельчайшими, едва заметными капельками влаги, блестевшими на ее теле крошечными жемчужинами. Она говорила страстно, делая паузы, и необычайно чувственно, так, что он ощущал себя Улиссом, плененным пением сирен и сбившимся с пути по дороге домой. Он понимал, что не сейчас, не этой ночью с ее волшебной луной, а уже давно, изо дня в день, из ночи в ночь ее присутствие рядом все больше сводит его с ума, делает его рассеянным днем, в ожидании встречи с ней, и не дает спать ночью, после того, как он ее увидит. Однако же нет, никогда, ни малейшим жестом он не покажет этого.
— Луиш, — ее голос неожиданно прервал эту чарующую минуту, и он тут же очнулся, готовый мгновенно реагировать на происходящее. — Вы стали другим с тех пор, как приехал Жуан. Теперь вы нормальный человек, а не тот загнанный зверь, на которого походили раньше.
Он улыбнулся.
— А я и вправду был на него похож, Энн?
— Луиш, а вы давно смотрелись в зеркало? Вы напоминали факира, ходящего по острию ножа, в вечном ожидании очередной засады, очередного удара.
— Может быть, Энн, может, вы и правы. Еще немного и будет год, как я здесь. Он был очень тяжелым, совсем не похожим на то, к чему я привык. И рядом никого, буквально никого, кому можно было бы довериться, с кем поговорить, или просто побыть рядом, вот так легко, как мы с вами сейчас сидим и разговариваем. Приезд Жуана, конечно же, изменил все это. Но я знаю, что это всего-навсего короткие грезы. Через несколько дней он уедет, и все вернется в норму, ту самую, Энн, которая иногда бывает почти невыносимой.
— Я знаю, Луиш, думаю, что так оно и есть. Тем не менее, вы должны знать, что можете всегда рассчитывать на меня и на Дэвида. Мы вас искренне любим и часто говорим о вашем положении. Но нас хотя бы двое, а у вас ведь нет никого. Эти вечера, эта терраса. Наверное, вам часто бывает непросто все это выдерживать.