Присутствие двух королей в Крестовом походе также грозило разрушить непрочное дипломатическое равновесие, существовавшее в середине XII века в латинском христианском мире. Эта проблема была связана с Роджером II Сицилийским, главой сильного норманнского королевства, которое быстро приобретало вес. В 1140-х годах экспансионистская политика Роджера напрямую угрожала папству и Византии, и они надеялись на своего общего союзника Конрада, чтобы противостоять сицилийской агрессии. Решение Конрада присоединиться к Крестовому походу угрожало разорвать эту сеть взаимной зависимости, поставив Рим и Константинополь под удар. Ситуация усложнилась из-за сравнительно дружеских отношений Людовика с королем Роджером — этот факт чрезвычайно беспокоил Евгения и заставлял греков подозревать сицилийско-французский заговор. Мануил Комнин, теперь правивший Византией, отправил послов к Людовику VII и Конраду III в попытке договориться о мирном сотрудничестве с крестоносцами, но сомнения у императора все равно оставались. Папа тоже вряд ли желал, чтобы Конрад покинул Европу.
Королевская дипломатия имела практическое влияние на маршрут, выбранный экспедицией. Учитывая состояние западных морских технологий в 1140 году, транспортировка всех крестоносцев в Левант морем была неосуществима. Тем не менее Роджер II предложил перевезти французские войска на Восток, но в конце концов от этого пришлось отказаться из-за напряженных отношений между Сицилией и Византией. Как и в Первом крестовом походе, подавляющее большинство войск экспедиции 1147 года отправилось на Ближний Восток по суше мимо Константинополя и через Малую Азию. Это имело тяжелые последствия.
Остался вопрос: как два самых могущественных властелина латинского христианского мира будут общаться с правителями государств крестоносцев? Станут ли Людовик и Конрад прислушиваться к князю Антиохийскому, графу Эдесскому или королю Иерусалимскому? Или французский и немецкий монархи будут действовать по собственным независимым и потенциально несовместимым планам?
Хотя непосредственное влияние участия Людовика и Конрада в экспедициях 1146 и 1149 годов было значительным, это ничто по сравнению с исторической важностью союза между крестоносным движением и средневековой монархией. И то и другое со временем менялось благодаря этой тесной, часто беспокойной связи. Утремер и западный христианский мир теперь ждали, что европейские монархи возглавят дело крестоносцев, но будущие экспедиции с участием латинских монархов были подвержены тем же проблемам: имеющиеся в распоряжении средства, ресурсы и людская сила; им мешали та же самая раздробленность и отсутствие общих целей. Крестовые походы с участием королей оказались громоздкими, не реагирующими на нужды Ближнего Востока и всегда имели тенденцию дестабилизировать европейскую политику. Одновременно идеал священной войны оказал влияние на практику королевского правления на латинском Западе. Преданность делу крестоносцев стала обязанностью христианских правителей, благочестивым долгом, который подтверждал их военные навыки, но существовал параллельно задаче управления государством. [133]
Теперь Евгений III чувствовал себя в Риме в большей безопасности и потому позволил себе на Пасху 1147 года отправиться в Париж, чтобы лично присутствовать при последних приготовлениях к Второму крестовому походу. В апреле к французским крестоносцам присоединилась группа из сотни тамплиеров. 11 июня 1147 года папа и аббат Бернар присутствовали на хорошо поставленной публичной церемонии в королевской церкви Сен-Дени, что в нескольких милях к северу от Парижа. Там Людовик выполнил сложные и в меру драматизированные ритуалы, связанные с отъездом на Святую землю. Это собрание узаконило новый королевский масштаб Крестовых походов, но также обеспечило проникновение в суть разрастающегося чувства набожности юного короля. По пути в Сен-Дени Людовик решил, что должен совершить импровизированный двухчасовой визит в местную колонию прокаженных, тем самым продемонстрировав свою покорность Богу, оставив и свою гламурную супругу Элеонору Аквитанскую, и папу в буквальном смысле ждать у алтаря. Говорят, что королева едва не лишилась чувств «от эмоций и духоты».
Когда Людовик наконец прибыл в Сен-Дени, притихшая толпа знати молча наблюдала, как он «униженно распростерся на земле и вознес хвалу своему покровителю святому Дени». Папа вручил королю посох паломника и суму, а Людовик поднял древнюю орифламму — хоругвь королевского аббатства Сен-Дени, которая, как считали, была военным штандартом самого Карла Великого и являлась символом французской монархии. Это действо произвело на присутствующих сильное впечатление. Люди прониклись мыслью о том, что Крестовый поход — истинный акт христианского благочестия, Людовик — по-настоящему великий король и римская церковь стоит у руля крестоносного движения. [134]
Главные силы Второго крестового похода начали движение к Леванту в начале лета 1147 года. Было намерение воссоздать славные дела Первого крестового похода, путешествуя на восток по суше через Византию и Малую Азию. После церемонии в Сен-Дени Людовик повел своих людей из Меца, а собравший свои силы в Регенсбурге Конрад тронулся в путь в мае. Судя по всему, время отправления было скоординировано, возможно, так было решено во время совместного обсуждения планов в Шалон-сюр-Марн. Вероятно, это было сделано для того, чтобы позволить обеим армиям двигаться по одному маршруту в Константинополь — через Германию и Венгрию, — не истощая местные ресурсы. Но, несмотря на договоренность о сотрудничестве и все долго вынашиваемые мечты о возрождении прошлых подвигов и достижений, попытка достичь Святой земли оказалась практически полной катастрофой.
В основном это произошло из-за неспособности эффективно сотрудничать с Византийской империей. Пятьдесят лет назад Алексей I Комнин помог дать начало Первому крестовому походу и потом сумел использовать его силу для покорения западной части Малой Азии. В 1147 году позиция и перспективы его внука, императора Мануила, были совершенно другими. Мануил не был заинтересован в этой новой латинской экспедиции и, более того, мог потерять власть и влияние теперь, когда она началась. На Западе отсутствие Конрада III развязало руки Роджеру Сицилийскому, который теперь мог напасть на греческую территорию, и перспектива двух больших франкских армий, идущих через империю и мимо Константинополя, вселяла в сердце Мануила ужас. А на Востоке тем временем новый Крестовый поход был готов оживить Утремер, остановив недавнее возрождение византийской власти в Северной Сирии; эта тревога еще более усиливалась из-за родственных уз, связывающих короля Людовика и князя Раймунда Антиохийского. [135] Для Мануила Второй крестовый поход был большой угрозой. Когда франкские армии подошли к империи, тревога императора усилилась до такой степени, что он решил обезопасить свою восточную границу, согласившись на временное перемирие с Масудом, сельджукским султаном Анатолии. Для греков это был логичный шаг, позволивший Мануилу сосредоточиться на многотысячной латинской армии, приближавшейся к его западной границе. Но, узнав о сделке, многие крестоносцы сочли этот акт предательством.