Стальная дверь с лязгом отъехала в сторону. На пороге камеры появился толстый охранник. Многозначительно поигрывая дубинкой, он смотрел на полуголых людей, которые лежали на рваных матрасах, брошенных на цементный пол.
– Готовьтесь, сейчас поднимут, – сказал, моргая желтым глазом, тощий белявец Ким.
– Куда поднимут? – спросил Гарун, трогая за плечо Савву. Чертовец проснулся и сел на матрасе, почесывая затылок.
– На работу, куда же еще? – удивился Ким, потягиваясь. – Толстяк Серафим уже здесь. Значит, команда Евсея возвратилась. Скоро наш черед. Никак, ты по первому разу в мокреть?
– Нас трое новеньких, – неопределенно сказал Гарун.
– Новенькие, свеженькие, – пожевал губами белявец. – Скоро вы не будете такими бодренькими. Ладно, сделаю доброе дело. Замолвлю за вас словечко перед толстяком. Чтоб он поставил вас в мою команду. Три фунта, идет?
– Чего три фунта? – вмешался Савва.
– Чего рубим, того и фунты, – развел руками Ким. – Норма – десять фунтов серебра. Я здесь старшой, а вы новички. За мое заступничество, значит, с каждого по фунту. Один мне, Серафиму два. Всего выходит три фунта рубленого серебра. Ты считать умеешь?
– Умею, – сказал Савва и посмотрел на Кари. Русич кивнул.
– Значит, по рукам, – заключил Ким. Он закряхтел, поднимаясь на ноги и проковылял к Серафиму. Охранник вывел старосту из камеры. Дверь захлопнулась. Савва снова закрыл глаза и привалился к стене, изукрашенной от пола до потолка надписями и рисунками. Заинтересовавшись творчеством узников, Гарун прочитал над головой задремавшего Саввы надпись, сделанную каким-то местным поэтом:
Азбука счастья и горя
Мной прочитана вся.
Остров в безбрежном море —
Ныне обитель моя.
Под виршами был изображен остров с одинокой пальмой, на которой сидел желтый попугай. Сбоку кто-то нарисовал целую картину. В центре композиции располагался большой барабан с надписью, означавшей когда-то день отдыха. Над барабаном торчала голова с длинными синими волосами. Рядом стояли три лохматых парня с электрогитарами. Под ногами гитаристов были нацарапаны следующие строки:
Мне казалось, без моих прекрасных идей
Мир не сможет прожить и дня.
Оказалось, в мире полно людей,
И они все умней меня.
О-е, о-е, е-е, у-е! [14]
Снова лязгнула дверь. В камеру вернулся желтоглазый Ким. Подсев к диверам, он развел руками. – Серафим не соглашается на три фунта, – сказал белявец. – Толстяк говорит, что из-за войны цены на базаре подскочили вдвое. А у него семья, ее надо кормить.
– Сколько он хочет? – спросил Кари.
– По два, – замявшись, сказал белявец. – С каждого новичка.
– Опять Серафим новеньких обирает, – заворчал Пров, широкоплечий тошинец с грудью кузнеца. – И ты, Ким, на этом руки греешь. Не лопни, смотри, от жадности. И так у тебя глаза как кукуруза.
– А у тебя моча цвета кирпича, – огрызнулся желтоглазый. – Не подставляйся, коль не просят. Цена тебе – пять фунтов серебра в базарный день. А в подвале, сам знаешь, всякое случается. Можно даже утонуть ненароком.
– Ты кого пугаешь? – Пров расправил могучие плечи. – Тошинцы никого не боятся.
– Хватит, – вмешался Кари. – Мы согласны дать по два фунта серебра с каждого.
– Вот это другое дело, – обрадовался белявец. – Значит, по рукам! Вторая смена, выходи строиться!
Узники один за другим потянулись в коридор. Разбившись на пары, они под присмотром Серафима спустились по железной лестнице и вышли во двор, огороженный двумя рядами колючей проволоки. Щурясь от яркого солнца, Гарун заметил на крыше трех охранников в черной униформе, вооруженных арбалетами.
– Разве у норгов нет огневого оружия? – спросил он у Прова, вставшего с ним в пару.
– Это не норги, – ответил тошинец. – Это рамцы, прислужники ихние. Сами норги, как нелюди, днем не появляются. У себя в башне сидят. Толстяк Серафим тоже из рамцев.
Узников повели к кирпичному зданию с окнами, расположенными высоко под крышей, как у складского помещения или цеха. Позвенев ключами, охранник открыл железную дверь и приказал пошевеливаться, а не торчать на солнце, как доходяги. Староста повел колонну по длинному коридору. Спустившись по ржавой лестнице, они оказались на металлической дорожке, проложенной над водой, которая залила весь подвал. Наверху загремел запираемый засов. Оглянувшись, Гарун заметил груду мощных электрических контакторов.
– Давай дальше! – приказал Ким. – Здесь уже Евсей все серебро вырубил.
Осторожно ступая по мокрому железу, пленники прошли в конец подвала. Здесь была площадка, выступавшая из стены метра на два над водой. Время от времени из глубины всплывали большие белые пузыри, которые лопались с мягким шорохом. Белявец скрылся за дверью. Вскоре он вернулся, волоча за собой громыхающий мешок и кипу просмоленных веревок.
– Куда ведет эта дверь? – тихо спросил Кари.
– Это сушилка, – ответил Пров. – Там теплая вентиляция имеется. В теплом воздухе веревки быстрее сохнут.
– Зачем их сушат? – не понял Гарун.
– Если мокрые не высушить, то скоро сгниют. Сам увидишь, – тошинец понизил голос. – Так моего напарника вчера железом придавило. Веревка оборвалась, а он голову не успел убрать. Здесь неглубоко, локтей пять, не больше. Но старику хватило. Пока вытащили, он уже отмучался. Погоди, я зубила лучше выберу.
Пров подошел к старосте и показал на Кари и Савву. Тошинцу была выдана пара веревок и несколько длинных тонких зубил на выбор. Покопавшись в инструментах, он отобрал два зубила и вернулся на рабочее место.
– Значит, так, – Пров перекинул веревку через блок, подвешенный к перилам. – Сначала один ныряет, находит контакт, которых на дне навалом, и привязывает к нему веревку. Второй вытаскивает железо наверх. Потом меняетесь местами и снова таскаете контакты, пока оба не посинеете. Потом садитесь и рубите серебро с контактов. Норма вам известна.
– Что за контакты? – спросил Гарун. – Может, контакторы?
– Верно, – Пров внимательно посмотрел на новичка. – Эти железки, они и есть контакторы. Толстяк их тоже так называет. Там есть рычаги с пластинами. На пластинах – серебряные бляхи, по восемь штук на каждой. В общем, все уже подсчитано. Если бляхи срубить точно под корень, они как раз потянут на четверть фунта.
– Десять фунтов – сорок контакторов, – быстро подсчитал Гарун. – Это и есть норма?
– Сегодня вы должны нарубить по двенадцать фунтов, – напомнил Пров. – А за веревку держатся двое. Один в воде, другой наверху. Значит, железа надо поднять тоже вдвое. Понял, грамотей? Будешь работать в паре со мной. Я помогу, ежели что. Значится так. Ныряешь, находишь железо. Один конец привязываешь к станине, за другой тянешь. Я наверху принимаю и укладываю в твою кучу. Десяток вытащишь, потом меняемся. Я ныряю, ты складываешь в мою кучу. Потом садимся и рубим серебро. Для этого имеются зубила. Полнормы сделали, значит обед заработали. Обед приносят сюда. Норму нарубили – шабаш. Серебро Серафиму сдали, веревки в сушилке развешали, инструмент вытерли, сдали Киму. На ужин водят в столовую. У норгов такой порядок. Все понял? Только, чур, уговор. Те два фунта, что согласился Киму отдать, будешь сам добывать. Я тебе помогать не обещался.