Шмыгнув носом, он двинулся в туман. За бойлером показался узкий проход, занавешенный белой клеенкой. Отодвинув занавеску, Гарун вошел в кочегарное помещение, освещенное ярким пламенем, гудевшим в большой печи. В противоположном конце кочегарки находилась деревянная дверь, из-под которой текли струйки пара. Толкнув дверь, Гарун оказался в парной. Кари и Белов уже сидели на верхней полке. Под предводительством сына голована они вовсю хлестались вениками, подбадривая себя страшными криками.
– А вот и Гарри пожаловал, – прокукарекал Белов, опуская веник. – Ты где пропадал, гроза чертовских банщиц? Никак не мог с девицей проститься? А мы с Кариком уже сняли первый парок. Давай к нам, догонять будешь.
Поднявшись наверх, Гарун мысленно поблагодарил девушку за полотенце. Нестерпимый жар охватил его тело, обжигая пальцы ног и другие выступающие части. Спасаясь от затекающего в ноздри жидкого огня, Гарун присел было на полок, но тут же с криком вскочил с горячей доски. Диверы дружно захохотали. Спустившись вниз, Савва принес новичку холодную дощечку, которую выбрал из стопки у входа.
– Садись на доску и дыши ртом через веник, если очень горячо, – посоветовал он. – Мы только что поддали пару, вот отчего так жарко.
Подышав через дубовые листья, Гарун немного пришел в себя. Но махаться веником, как Савва, не решился. Уже через пару минут, прогревшись до печенок, он с надеждой начал поглядывать на выход из страшной русской бани.
– Ну что, пора ополоснуться? – предложил Карислав.
– Можно, – согласился Савва. – Гарун, давай с нами. Жару потом доберешь.
– Можно и потом добрать, – сдержанно согласился Гарун.
Они гуськом выбежали через боковую дверь. Спустившись по каменным ступенькам, диверы очутились на краю длинного бассейна, уходящего далеко в темноту.
– Это наша Потеря, речка подземная, – объяснил Савва. – Она возле лошадника сверху по земле течет. Там ее зюзцы Чертовкой прозывают. А здесь она под землю уходит и теряется. Потому у нас ее Потерей назвали. Вода в ней с солью, для питья не годится. А окунуться с жару в самый раз. Прыгай, не бойся. Тут глубины тебе в рост и дно чистое, песчаное.
Гарун солдатиком прыгнул с берега. Вода в Потере была холодной, почти ледяной, слегка солоноватой и удивительно освежающей. Рядом дулеб без брызг вошел в воду. Перевернувшись на живот, он крокодилом бесшумно ушел в темноту, но вскоре вернулся обратно.
– Там земляной свод опускается до воды, – сообщил он, выбираясь на берег. – Дальше без акваланга не прорваться.
– Здесь все реки должны впадать в Москва-реку, – заметил Кари, отжимая густые волосы. – Савва, а куда Потеря дальше течет?
– За Железкиным Валом она снова наружу выходит, – охотно сообщил Савва. – Там уже не наша зона, а коломская. Сразу за Валом болота начинаются, что тянутся до самой Москвы-реки. Нелюдь воды страшится, в болото ни за что не полезет. Потому коломцы всегда вольготно жили, не чета нам. Раньше они все рыбачили, лодки мастерили, перевозом промышляли. До принятия Хартии пиратствовали страшно, никому проходу не давали. Нынче тоже разбойничают. Половину товаров отбирают у купцов за проезд.
– Стопроцентная таможенная пошлина, – засмеялся Кари.
– Вот-вот, – закивал Савва, – за эту пошлину Зорах отдал половину серебра, что из Кремля домой вез. А кто не соглашается платить, того коломцы сразу на дно пускают. А может, и не сразу, ограбят сперва. Поди докажи. Московь-река глубока, все концы скроет. У себя в зоне они сами себе хозяева. Голованом у них Ахан, сын Акима.
Почувствовав холод, Гарун поплыл к ступенькам. Выйдя из воды, он запрыгал на одной ноге, выливая воду из уха. Кари протянул ему легкий халат.
– Пойдем, – подмигнул Кари, – восстановим водно-солевой баланс организма.
– Как это? – не понял Гарун.
– Пошли, сам увидишь, – засмеялся Кари. – Тут недалеко.
Накинув халаты, они поднялись по ступенькам. Перейдя по мостику через глубокую расселину, диверы вошли в небольшой грот, освещенный коптящим факелом, воткнутым в стену. За столом уже хлопотал Савва, разливая из увесистого бочонка пенящийся напиток по кружкам. Рядом Павел нарезал тонкими пластинками копченую осетрину и раскладывал по тарелкам плоские хрустящие хлебцы.
– Что это? – спросил Гарун, принимая из рук Саввы большую кружку, наполненную темной влагой.
– Пиво, – улыбнулся Савва, – хорошее пиво. Пей на здоровье!
Пиво действительно оказалось хорошим. Осушив кружку, Гарун попросил налить еще. Наполнив посудины по второму кругу, они уселись вокруг стола и дружно захрустели хлебцами.
– Так ты говоришь, что в одном дэге сто мигов? – Белов обратился к Савве, продолжая начатый разговор.
– Точно так, – подтвердил Савва, пережевывая кусок осетрины. – Сто мигов – это будет один дэг. Сто дэгов будет один сат. Десять сатов – день, десять сатов – ночь. День и ночь – сутки прочь. Понимаешь?
– Понимаешь, – ответил Белов. – Это мы уже проходили.
– Постой, постой, – заинтересовался Гарун. – У вас что, совсем другая система измерения времени?
– Не знаю, какая такая твоя система, – тряхнул головой Савва. – А у нас все просто. На руках десять пальцев. Верно? Десять раз по десять – будет сто. Правильно?
– Другой бы спорить стал! – засмеялся Белов.
– А ты не мешай, – отмахнулся Савва. – Сам видишь, Гарун человек неученый, ему нелегко понять.
– Кому это нелегко понять? – возмутился Гарун. – К вашему сведению, я окончил университет с отличием. В моей дипломной работе даже было одно изобретение.
– Молодец! – похвалил Белов. – И что же ты изобрел? Атомную мясорубку?
– Нет, – покраснел Гарун. – Я изобрел способ неразрушающего контроля параметров кристаллов.
– Белов, прекрати насмешки, – сказал Кари. – Савва, Павлу больше не наливай.
– Да я просто пошутил, – смутился Белов. – Ведь мы с Гаруном друзья. Какие могут быть обиды между друзьями? Кстати, Гарик, ты успел получить патент на изобретение?
– Я не получал патента, – пожал плечами Гарун. – Патенты – это на Западе, у капиталистов. В нашей стране все изобретения принадлежат народу, а изобретателям выдают свидетельства.
– Чудная система, – восхитился Белов. – Все принадлежит всем.
– Конечно, – подтвердил Гарун. – Как же иначе? Ведь государство меня бесплатно учит и лечит. Даже стипендию дает.
– Большую стипендию платили? – поинтересовался Кари.
– Не очень, – нехотя признался Гарун. – На еду еще хватало, а на книги и вещи приходилось, конечно, подрабатывать.
– Вот и я о том же, – подхватил Белов. – Человек создал изобретение, полезное изобретение. А за него платят столько, что даже на штаны не хватает. Какая тут к черту справедливость!
– Справедливости вообще нет, – заметил Кари. – Это идеал, мечта, которая возникла еще в доисторические времена, а члены общества построили на ней свою первобытную мораль. В природе никакой справедливости нет. Есть только удача и невезение. Допустим, львица задрала зебру. В чем здесь несправедливость? Зебре просто не повезло, только и всего. У львицы же, наоборот, удача. Сама поела и детенышей накормила. Понятие справедливости здесь теряет смысл. Поэтому дикие животные не знают чувства обиды или мести.