Улыбка на ее лице погасла, и мне показалось, что Дебби вот-вот расплачется.

– Здесь указан номер телефона. Может, позвоним и все выясним? – взглянув на Дебби, предложил ветеринар.

Он вышел из кабинета, а мы остались. Дебби барабанила пальцами по черному смотровому столу, а я старалась не обращать внимания на противный запах дезинфекции. Мне хотелось подбодрить Дебби, сообщить ей, что Марджери теперь все равно не сможет как прежде присматривать за мной (а уж в том, что Роб и пальцем не пошевелит, чтобы меня вернуть, я не сомневалась). Сейчас мы обе зависели от ветеринара и телефонного звонка. Но все, что мы могли сейчас сделать, – это сидеть и ждать.

Мне показалось, что прошла целая вечность, но вот, наконец, доктор вернулся.

– Номер давно отключен, а других контактов у нас нет, так что ничего нельзя поделать.

На лице у Дебби начала расцветать счастливая улыбка.

– Молли официально считается бездомной кошкой, и вы имеете полное право взять ее себе, если хотите.

Не думала, что буду так счастлива услышать, как меня называют бездомной. А в том, как отнеслась к новости Дебби, сомнений не было, потому что она расплакалась от облегчения и прижала меня к себе. Мне пришлось вытерпеть укол, прежде чем вернуться в переноску, в которой я терпеливо дожидалась, пока врач занесет в компьютер сведения о Дебби. Как только регистрация закончилась, Дебби поблагодарила доктора, торопливо сложила в сумку полученные от него бумаги, и мы направились домой.

– Ну, что скажешь, Молли? Теперь ты – официально моя кошка! – радостно воскликнула Дебби, ставя переноску на пассажирское сиденье.

Через пластиковую преграду было довольно сложно выразить свои чувства, но счастье переполняло меня так, что я, кажется, могла бы взлететь. Я была в таком восторге, что даже не протестовала, когда Дебби включила радио на полную громкость и во весь голос подпевала ему всю дорогу домой.

16

– Софи, встречай. У нас новый член семьи!

Дебби распахнула дверь в кафе, торжественно внося переноску на вытянутых руках. Софи сидела на табурете за кассой и с хмурым видом водила пальцем по экрану своего телефона. Не отрываясь от своего занятия, девочка страдальчески закатила глаза, что означало, что слова Дебби были услышаны. Впрочем, ее безучастность нисколько не умерила радости, охватившей меня, когда Дебби поставила клетку на пол кафе и выпустила меня.

Быстро погладив меня по голове, она надела фартук и скрылась на кухне. Не обращая на нас внимания, Софи схватила куртку и вышла из кафе. Я же, сообразив, что можно беспрепятственно обследовать все кругом, не стала терять времени и устремилась наверх. Мне не терпелось увидеть, как живет Дебби, и сравнить ее комнаты с теми, которые я так долго рисовала в своем воображении.

Квартирка оказалась довольно тесной, с низким потолком. Казалось, здесь было наставлено больше мебели, чем позволяло место. Узкий коридорчик вел в крохотную кухоньку и ванную. По другую сторону была квадратная комната, окна которой смотрели в проулок. Комната была довольно просторной, но почти все пространство было занято массивным обеденным столом и стульями, у стены расположился глубокий трехместный диван. Скромный телевизор занимал нишу рядом с камином (которым, к моему огорчению, в последнее время тоже не пользовались). Стены были оклеены выцветшими обоями, на полу лежало основательно потертое ковровое покрытие. Тем не менее, Дебби приложила много усилий, чтобы создать уют – на столе стоял букет цветов, поверх коврового покрытия были раскиданы мягкие пушистые коврики, стены украшали яркие картины.

Несколько ступенек вели из коридора выше, в крохотные спальни Дебби и Софи, примостившиеся под скатами крыши. Сунув голову в дверь справа, я без колебаний определила, что попала в комнату Софи. Я пробралась извилистой тропкой между грязной одеждой, скомканными носовыми платками и мокрыми полотенцами, в беспорядке сваленными на полу. Я прошла мимо кресла и нечаянно задела стопку одежды, кое-как набросанную на его спинку. Вся кипа плюхнулась на пол, чудом не задев меня. В ужасе я бросилась вон из комнаты, надеясь, что, учитывая состояние комнаты, Софи не заметит особых изменений.

Комната Дебби была не больше, чем у Софи, но выглядела гораздо уютнее. Кровать была застелена симпатичным лоскутным покрывалом в голубовато-серебристых тонах. Я подошла к туалетному столику, на котором аккуратно были расставлены флаконы и баночки. Над ними висел венок в форме сердца из сухой лаванды. Принюхавшись, я различила слабый след аромата, всегда напоминавшего мне о Марджери.

Спускаясь в гостиную, я слушала, как пощелкивают время от времени радиаторы, регулируя температуру в помещениях, и на миг замерла от удовольствия, осознав, что со вчерашнего дня мне ни разу не было холодно. В гостиной я устроилась на диване и долго, тщательно мылась, готовясь ко сну. Я предвкушала его, зная, что уже много месяцев не спала с такими удобствами.

Я начала обживаться на новом месте, постепенно привыкая к мысли, что квартира и кафе – мой новый дом. Только одно мешало мне окончательно считать это место домом – отношение Софи. Мое появление девочку не обрадовало, а все попытки к ней подольститься она упрямо оставляла без внимания. Чаще всего Софи меня просто игнорировала, но даже если и замечала, всегда вела себя враждебно.

Как-то раз – дело было в мою первую неделю в квартире – я спала, когда Софи вернулась из школы. Она издали швырнула рюкзак на диван, где я лежала, так, что пластмассовая пряжка больно ударила меня по голове. Спросонья я не поняла, что случилось, и в панике подпрыгнула, ощетинилась и распушила хвост. Девочка не извинилась за свою неловкость, просто сделала вид, что не заметила меня. А я долго умывалась, стараясь успокоиться и отогнать назойливую мысль, что Софи бросила рюкзак нарочно, зная, что я сплю на диване. Я не могла понять, отчего пришлась ей не по душе, но ее поведение не оставляло никаких сомнений в том, что я ей не нравлюсь.

Дебби поставила для меня картонную обувную коробку на подоконник в эркере. Там я часто сидела по утрам, рассматривая людей, проходивших мимо кафе по булыжной мостовой. Первыми на улице всегда появлялись седовласые пары в непромокаемых плащах и удобных ботинках – они направлялись на рыночную площадь. Затем наступало время молодых мам, которые толкали перед собой коляски или рассеянно тащили за собой малышей. Стоило детям заметить меня в окне, как они начинали тянуть мам за руки и, тыкая пальцами в стекло, пищали: «Мам, смотри, киска!», – и мамы улыбались, прежде чем увести своих чад – им некогда было терять время.

Одна старая женщина что ни день проходила мимо нашего кафе, неизменно таща за собой сумку на колесах. Что-то в ней казалось мне подозрительным. Сутуловатая спина и морщинистое лицо напоминали Марджери, но вместо серебристо-седых волн, как у моей первой хозяйки, волосы этой дамы были ярко-рыжими и будто шлем плотно прилегали к голове. Эта прическа поражала меня тем, что ее не мог растрепать даже сильный ветер, гулявший по улице. Всякий раз, завидев меня в окне, старая дама метала в меня сердитые взгляды, а я не сводила с нее глаз, озадаченная ее забавной прической и злым выражением лица.