– Ну что, Молли, мы победили! – воскликнула она и подбросила меня в воздух.

Ее радость передалась и мне, и я позволила вертеть себя и подкидывать, пусть от этого и кружилась голова.

– Не желаете ли спуститься и осмотреть свое кафе? – церемонно обратилась хозяйка к котятам, которые сбились в кучу у ее ног, чувствуя, что происходит что-то интересное. Дебби торжественно отодвинула фанерный лист и подтолкнула котят к ступенькам.

Первой вперед устремилась Пуговка, остальные семенили следом, снедаемые любопытством. Им было интересно и страшно. Я замыкала шествие, рядом робко жалась к моему боку трусишка Мэйси. Добравшись до нижней ступеньки, Пуговка помедлила, вдруг оробев на пороге огромного незнакомого помещения. Другие котята взволнованно теснились за ней. Я протиснулась вперед, вышла на середину зала и обернулась, приглашая детей. Медленно, по шажочку, они сползали на пол, с любопытством пробовали лапками плитки пола и озирались, округлив от изумления глаза.

Только когда все, наконец, спустились, я тоже огляделась. Кафе было все тем же. Цепочка розовых следов никуда не делась, а на окне лежала моя любимая подушка. Только теперь между столиками появились когтеточки, полиэтиленовые туннели для игр, лежанки, лесенки и кошачьи домики. У камина стояли два уютных кресла, и в каждом лежала подушка с надписью: «Для кошек». Между кресел стояла корзинка с игрушками. Эбби и Белла моментально вывалили ее содержимое на пол и тут же стали делить мышку, набитую кошачьей мятой.

Я обернулась и увидела, что на одной из стен Джон зигзагом закрепил деревянные планки, по которым можно было взобраться к самому потолку – там был подвешен гамачок. Пуговка немедленно вскарабкалась на нижнюю планку и, балансируя хвостом, начала восхождение к гамаку. Достигнув цели, она улеглась и победно посмотрела сверху на брата и сестер.

Мы с Дебби стояли посередине зала, любуясь на то, как играют мои дети.

– Как думаешь, им тут нравится, Молли? – спросила Дебби, и я громко мурлыкнула. Я знала, что им здесь очень нравится. И мне тоже.

32

«Кошачье кафе Молли» открылось неделю спустя. Я серьезно отнеслась к своей роли визитной карточки заведения и, горделиво восседая на подушке, смотрела в окно. В день открытия у нас было довольно оживленно: Дебби украсила витрины и поставила у входа большую черную доску, на которой мелом написала: «Мы открылись! Заходите выпить кофе и погладить котят!» Любопытные прохожие задерживались у витрины, и многие, увидев котят, заходили внутрь.

Перед самым обедом мою сонную медитацию прервал стук колес по булыжной мостовой. Приоткрыв глаза, я увидела, что мимо кафе бредет та самая пожилая женщина с сумкой-тележкой. Ее поджатые губы и злобный прищур заставили меня отпрянуть от стекла. Но вот она прошла мимо, ни разу не подняв глаз от мостовой. Я, не скрывая удовлетворения, проводила ее взглядом. За моей спиной Дебби разносила меню и принимала заказы, а посетители умилялись и радовались, возясь с котятами. Злобной старушке не удалось помешать нам открыть кафе, и теперь она ничего не могла сделать.

Поначалу мне все время хотелось зажмуриться и потрясти головой, чтобы убедиться, что все это наяву и кошачье кафе мне не снится. Сидя «в заключении» наверху, я готовилась к самому худшему, представляя, как Дебби с расстроенным лицом сообщает мне, что подыскала новые дома котятам и мне. Я столько раз мысленно проигрывала эту сцену, что она уже казалась реальной, и иногда я до сих пор просыпалась среди ночи в ужасе, увидев во сне, что котят забрали.

Вот и в тот день – кафе было открыто уже неделю – я как обычно спала на окне, когда звякнул дверной колокольчик. Спросонья я перепугалась и первым делом проверила, на месте ли дети. Убедившись, что повода для тревоги нет, я лениво глянула на посетителей: девушка толкала перед собой инвалидное кресло, в котором сидела очень пожилая дама.

Они заняли свободный столик, а я положила голову на лапы и собралась снова спокойно задремать, но что-то мне помешало. Тонкий аромат, разлившийся в воздухе, был хорошо мне знаком, вот только вспомнить откуда, я не могла. Сон как рукой сняло. Я спрыгнула с подушки и пошла на запах. Гостьи, замечая, что я к ним направляюсь, шепотом переговаривались, листая меню. Мне стало не по себе, будто что-то сдавило грудь – и я могу описать это чувство только как тоску по дому. Я не дошла до посетительниц всего несколько шагов – и вдруг остановилась как вкопанная. Память внезапно ожила и подсказала: так пахнет лаванда.

Я обогнула кресло-коляску, чтобы взглянуть на сидящую в нем женщину. Но та низко склонилась над меню, спрятав лицо за обложкой. Чувствуя, как от волнения шерсть на загривке встает дыбом, я осторожно потрогала лапой складки юбки вокруг щиколоток сидящей дамы. Она отложила меню и повернулась ко мне – голубые слезящиеся глаза и мягкие волны серебристых волос.

– Ах ты, это кто же? – ласково сказала она, протягивая ко мне дрожащую руку.

Сердце чуть не выскочило у меня из груди – я вытянула шею, чтобы понюхать пергаментную кожу, и тут меня захлестнула такая буря чувств, какой я не испытывала никогда в жизни. Не раздумывая, я моментально перелетела через подлокотник и оказалась у пожилой дамы на коленях.

– Мне кажется, Марджери, вы понравились этой кошечке, – девушка, сидящая за столом, улыбнулась, а я самозабвенно терлась головой о морщинистые щеки Марджери.

– Когда-то у меня была такая же, – ответила та, поглаживая меня по спине. – Ах ты, красавица!

Она нашептывала мне ласковые слова, а я так громко мурлыкала, что казалось, вот-вот разорвется сердце.

Оторвавшись от Марджери, я увидала подошедшую к столику Дебби, которая глядела с изумлением.

– Это Молли, – пояснила она. – Я ее подобрала несколько месяцев назад, взяла с улицы.

– Ах да, Молли, конечно – так ее и звали! – ахнула Марджери, улыбаясь, не сводя с меня глаз. – Неужели это ты, Молли?

Дрожащей рукой она нежно приподняла мою голову. Я мурлыкала и терлась о ее пальцы, стараясь, чтобы она поняла – это и правда я.

Сколько раз после расставания с Марджери я искала утешения в воспоминаниях о нашей с ней жизни. Представляла, как она улыбается, как гладит мою спинку. Сколько раз это спасало меня, помогая справиться с одиночеством и отчаянием. Память о счастье в ее доме давала мне надежду, помогала верить, что где-нибудь непременно есть любящее сердце, и я обязательно его найду.

Со временем облик Марджери потускнел, стал бледным и расплывчатым, как выцветшие фотографии, стоявшие у нее на каминной полке. Когда я уже не могла вызвать в памяти ее образ, оставалось лишь одно – лелеять воспоминания о том, что я испытывала, находясь рядом с ней: заботу и любовь.

Сейчас, лежа на коленях у Марджери, мне казалось, будто я перенеслась в детство и снова стала котенком. Вернулось ощущение, что надежные руки хозяйки защитят от любых напастей. Все, что приключилось со мной после расставания, все невзгоды: кошмарное житье у Роба, нелегкое путешествие в Стортон, горемычная, пусть и не без радостей, жизнь на улице, даже счастье от рождения котят – все куда-то ушло, и на несколько блаженных минут на свете остались только я, Марджери и наша любовь. Точно так же, как было в самом начале.