– Вот! – громко произнес он, облегченно выдохнув и пристально глядя вперед.
Все сидевшие рядом опасливо посмотрели на него.
– Что с тобой? – испуганно спросила Оэлун. – О чем ты?
– Ничего… сидите… – Тэмуджин встал и пошел в сторону, удаляясь от них вдоль берега.
«…Тогорил мне кое-что должен, – почти слово в слово вспоминались ему слова отца, – а он из тех людей, которые помнят добро… Ни на кого из наших нельзя положиться так, как можно положиться на Тогорила… Но человек он расчетливый и не любит слабых. Надо показать ему свою силу и что-то ему дать…»
Он резко повернулся и быстро пошел к стоящим у деревьев лошадям, бросив на ходу:
– Поехали…
Те, молча пожимая плечами и пристально глядя на него, засобирались.
«Только Тогорил мне поможет, – уже решительно думал он, понукая коня по узкой тропе. – Теперь уже можно к нему ехать, я выжил, женился, у меня есть свое знамя, а войско целиком стоит у дружественных джадаранов… Стоит ему своих послов отправить к нашим нойонам и пригрозить им, они от страха все мои табуны соберут и вернут мне. И никакой Мэнлиг не нужен…»
Рысью прискакав в стойбище, далеко опередив остальных, которые еще не вышли из леса, он застал всех оставшихся за внешним очагом. Сочигэл с Тумулун и братья сидели у огня вместе с гостями – с Джэлмэ и пятью хамниганами. Хоахчин несла что-то в мешке из молочной юрты.
Тэмуджин наскоро привязал коня, не обращая внимания на удивленные взгляды сидевших.
– А где же остальные? – спросила Сочигэл.
– Сейчас приедут, – коротко ответил он и, найдя взглядом старшего из хамниганов, кивком головы отозвал его в сторону.
Вдвоем они отошли к хамниганскому чуму, встали боком друг к другу.
– Вы уже трижды оказывали нам помошь, – сказал Тэмуджин, дружелюбно глядя ему в лицо. – Помогите и на этот раз.
– И десять и сто раз мы с радостью поможем своему другу, – без раздумий ответил тот, решительно глядя на него. – Что нужно сделать?
– Проведите меня через горы на кереитские степи.
Тот подумал и удивленно посмотрел на него:
– Ведь вам легче будет объехать вокруг, по открытой степи. А горная дорога трудна для лошадей.
– Я хочу, чтобы никто не узнал об этой моей поездке, – сказал Тэмуджин. – В степи южнее Керулена меня могут увидеть люди, догадаются, разнесут.
– Мы вас проведем, – твердо обещал тот. – Когда вы хотите отправиться в путь?
– Прямо сейчас, приготовимся и поедем.
– А сколько вас человек?
– Со мной будут двое братьев.
– Тогда я поеду с вами, а остальных своих братьев отправлю домой.
– Хорошо.
Подъехали отставшие мать Оэлун с Бортэ, Бэлгутэем и Боорчи. Тэмуджин решительно подошел к матери. Та пристально смотрела на него, и было видно, что она не на шутку встревожена его поведением.
Разговор, опередив его, начала мать.
– Что-то с тобой случилось, сын мой, – протяжно сказала она. Сойдя со своей кобылы, она передала поводья подскочившему Хачиуну. – Пойдем в юрту, нам нужно поговорить.
Тэмуджин пошел первым. Закусив губу, набираясь терпения, он вновь приготовился к спору с ней.
Оэлун вошла вслед за ним и прошла на женскую сторону. Тэмуджин сел на хоймор и дожидался, когда сядет мать. Та, не снимая верхнего халата, присела рядом и посмотрела на него жалостным, испытующим взглядом.
– Сын мой, ты, видно, сильно устал, у тебя перегрелась голова, – сказала она. – Все последнее время ты не знал покоя и перетрудился. Надо тебе хорошенько отдохнуть, поспать, а потом постоишь под западным ветром, подышишь, и голова твоя прояснится.
Тэмуджин невесело усмехнулся; он понял: мать заподозрила его в неладном.
– Мать, я не тронулся умом, – сказал он. – Просто мне сейчас же нужно отправляться в путь.
– В какой еще путь тебе надо отправляться?! – громко воскликнула она, уже не сдерживая раздражения. – Еще и гости не разъехались, с женой как следует не побыл…
– Гости все свои люди, а с Бортэ мне и самому не хочется расставаться… да так, что сердце в груди болит, – терпеливо сказал он и погладил правую руку матери. – Но сейчас я не могу терять время дома, дело у меня важное и оно не будет ждать… Я должен сейчас же ехать к хану Тогорилу… И я не тронулся умом, – твердо повторил он и улыбнулся. – До этого мне еще далеко.
Мать Оэлун, помедлив, еще раз внимательно посмотрела ему в глаза, убеждаясь в своей ошибке, и облегченно выдохнула.
– Слава западным богам… – она неловко улыбнулась, – а я подумала… Но почему так сразу нужно тебе ехать?
Он почти слово в слово рассказал ей о своем разговоре с Кокэчу и Мэнлигом.
Та, внимательно выслушав его, надолго замолчала, ошеломленно глядя в остывший очаг. Между бровями ее пролегла глубокая складка, уголки губ тяжело опустились, и Тэмуджин впервые отметил про себя, что мать стареет.
– Что ж, я и не знала, – наконец, промолвила она. – Думала, остались еще честные люди на земле, а оказывается, не так… Поезжай, раз так надо, удерживать не буду, я уже поняла, что ты лучше нас всех знаешь, что нужно делать, но одно спрошу, сынок, нельзя ли тебе подождать хоть день, с женой побыть? Жалко мне ее, только что навсегда оторвалась от своих и тут ты ее покинешь.
– Нельзя, мать, нельзя, – Тэмуджин был рад, что на этот раз обошлось без долгих разговоров. – Мне надо успеть все сделать, пока Мэнлиг и Кокэчу думают, что я дома, с женой. А то потом они опомнятся, Кокэчу начнет узнавать через своих духов о том, что я делаю, а когда узнает, он постарается мне помешать. Я должен успеть все сделать в это короткое время. А ты хорошенько помолись моим предкам, чтобы укрыли меня от них, и каждое утро брызгай западному хагану Чингису Шэрээтэ Богдо.
– А почему ему? – удивленно глядя на него, спросила Оэлун.
– Однажды он мне приснился, – коротко объяснил он и приступил к главному: – Отец сказал мне о Тогориле так: чтобы его о чем-то просить, сначала надо показать ему, что ты не никчемный человек, что твердо стоишь на ногах, и еще нужно что-то дать ему в подарок.
– У нас, пожалуй, ничего не осталось, – растерянно сказала мать, оглянувшись по юрте. – Ведь не будешь дарить ему оружие, это не нукер, а хан.
– У нас есть соболья доха, – напомнил Тэмуджин.
Мать обрадованно посмотрела на него.
– Верно, – сказала она. – Как это я забыла про нее. Эта вещь, пожалуй, и для хана подойдет.
Через малое время Хасар и Бэлгутэй сидели на конях, с притороченными переметными сумами, при луках и колчанах, ждали Тэмуджина. Тот вышел из большой юрты в сопровождении Бортэ; та первой подошла к коновязи, отвязала повод его жеребца и подала ему. Хачиун подал заводного коня старшему хамнигану. Из молочной юрты выходили матери Оэлун и Сочигэл с туесами и чашами в руках, готовые брызгать им вслед.