«Эх, Марийка. Глупая Марйика. Странная Марийка. Если б ты знала, насколько глубже стало теперь то препятствие, что разделяло нас с Верой… Насколько ни к месту сейчас твои признания…»
— Я угадала? Не ответишь?
В голосе Марийки сквозила неприкрытая надежда, необходимость ломать которую еще больше разозлила Игоря.
— А с чего я, собственно, должен отвечать? И потом, ты же обещала больше не молчать в трубку…
— Переживаешь, что это я звонила, да? — слова Марийки сочились горечью, Игорю же мерещился в них яд, — Надеялся, может она? Так?
— К счастью, тебя это больше не касается! — грубо оборвал Игорь и тут же опомнился, — Извини… Я, кажется, не в том состоянии, чтобы сейчас адекватно общаться. Мне не стоило тебе перезванивать…
— Игореш, что ж это? Ты ведь становишься злым.
Марийка оживилась, почувствовав пробой в колючей броне Игоря. Игорь уже жалел, что извинился. Так бы отстали, решив, что случай безнадежный. Отстали и всё. А теперь придется нотации выслушивать.
— Вспомни, ведь ты всегда призывал людей к искоренению своего внутреннего зла. Негативные эмоции отравляют планете атмосферу. Ты помнишь? Ведь ты же сам проповедовал когда-то…
Сделалось стыдно и грустно. Когда-то проповедовал. Когда-то, пока не столкнулся с настоящими эмоциями. С теми, что невозможно побороть.
— А теперь перестал. Перешел на другой уровень.
— Уровень чего? Что проповедуешь теперь?
— Ничего. И это на порядок глубже, чем то, что раньше. Между прочим, человеку свойственно испытывать раздражение. А раз так, значит это зачем-то нужно, — Игорь сказал просто так, но вдруг поверил сам себе. Почувствовал, что прав. Осознал, — Может, миру нужен негатив. В смысле и негатив тоже. Для равновесия, или еще для каких мирских нужд. Если он, негатив этот, не надуманный. Если он — не фальшивое желание выругаться или пожаловаться, самоутверждаясь, а самое настоящее ощущение полной омерзительности происходящего…
— В народе это называется депрессией, и от неё стараются излечиться, — Марийка, как всегда, упрощала, — Я серьезно. Попей таблетки, и все переменится…
— Ты про экстэзи, что ли? — не понял Игорь.
— Тьфу ты! Я серьезно говорю. Депрессия самолечению не подлежит. Обратись к врачам, тебе выпишут что-нибудь…
— Попей таблеток, и мир сразу покажется лучше, — задумчиво проговорил Игорь. Он больше не злился. Марийка говорила от чистого сердца. Действительно пыталась заботиться. Не её вина, что она не понимает. Увы, таблетками нужно кормить мир, — Понимаешь, проблема-то не во мне… Не я — мир болен. Наш мир очень-очень болен. А его к врачу не отправишь.
— Ты сегодня пил что-нибудь алкогольное? — вконец обеспокоилась Марийка.
Игорю резко расхотелось разговаривать. Еще несколько минут они с Марйикой приносили взаимные извинения. За беспокойство, за грубый тон, за затрагивание лишних тем, за папу, за маму, за Родину, за проезд…
Отключив телефон (да, Игорь признал собственную боязнь перед этим монстром и даже решил потакать ей), Критовский вырвался из затхлых раздумий о потерянном. Удивляясь, но постепенно подстраиваясь, Игорь ввалился в самую гущу благополучной размеренности воскресного вечера. Разноцветные силуэты возбужденно вышагивали по тротуару, обрывки чужих разговоров поражали беззаботностью, теплый воздух, плотно набитый весенними запахами, немного кружил голову. В общем, несмотря на события последних дней, небо не обрушилось на землю. Вера ушла, а город остался на месте.
Спящий город всегда был для Игоря лучшим лекарством. Бесцельно слоняясь по причудливо изогнутым переулкам центра, Игорь дожидался ночи. Времени, когда можно будет остаться один на один с Городом, ощутить его поддержку, вдохнуть его силу. Впустить в себя умиротворение. Мудрость, излучаемую видавшими и ведавшими всякое, величавыми постройками старинного центра.
Игорь думал о Вере. Что делает она сейчас? Как ощущает себя? А вдруг ей нужна помощь?
«Нельзя, нельзя, нельзя…» — нельзя было допускать в себя эти мысли. Нельзя было подчиняться собственной слабости и кидаться со своей навязчивой опекой. Каждый сам делает свой выбор. Вера захотела остаться одна. Это было решение — необдуманное, губительное, убивающее, — но решение. Игорь не имел права не уважать решение любимого человека. Игорю оставалось лишь смириться и надеяться, что ему хватит сил дожить до того дня, когда Вера осознает ошибку и сможет вернуться. Нет, не просто дожить (дожить легко, много сложнее умереть) — а дожить самим собой. Не очерстветь, не окуклиться, забившись в кокон собственных переживаний и обид, а дождаться, не растеряв по дороге желание любить.
«Она поймет. Должна понять, что мы нужны друг другу. Родные люди не расстаются. Что б ни произошло — мы вместе. На одной стороне. Родных людей не стыдятся…» — вдыхая вечернюю свежесть, Игорь анализировал происшедшее, — «Тем паче, чего стыдиться? Она ведь женщина — не бойцовая машина, служащая присяге. И это нормально, что она не бросилась под пули. А Яна бросилась… И это тоже нормально. Потому что, для каждой женщины существует лишь один такой мужчина, ради которого можно и под пули. Сан не был для Веры «тем самым, ради которого готова на все». А для Яны был. Никакого предательства Вера не совершала. Никаким принципам не изменяла. Поступала вполне в соответствии с законами мироздания… Она обязательно поймет это. Но, господи, где же взять мне мудрости, чтобы спокойно дождаться этого, ничего не испортив насильным вмешательством и поспешностью?!»
Постепенно мысли и чувства Игоря приходили в порядок. Вспоминая свое недавнее поведение, Игорь как-то недоумевал. Он ли это был? Психовал, обижался, злился… На кого? На ту, в ком видел единственное свое спасение. На ту, которую любил… Не руку помощи протягивал ей, пытаясь вытянуть из требовательных рамок прошлой жизни, а выдвигал эгоистичные ультиматумы… Смерть Сана, окончательно осознанная Игорем и признанная, как факт, убрала из мыслей Критовского главный раздражитель. Теперь Игорь мог рассуждать более или менее логично. Но теперь логично не могла рассуждать Вера.
«Я дождусь. Смирюсь с необходимостью этого ожидания. По инерции, на автопилоте, как угодно…Но дождусь. Буду пить таблетки от депрессии, работать над собой, в группу психологической реабилитации запишусь… Любую чушь сделаю, лишь бы не сойти с ума до того, как она вернется. Только пусть вернется, ладно?»
Усидчивостью и трудолюбием, смирением и мольбами Игорь пытался подкупить вечность. Молил выключить эту сверлящую, ноющую боль в глубине грудной клетки. Выключить и тем самым дать возможность не дергаться, оставить Веру в покое, не вмешиваться, оставляя ей свободу самостоятельного выбора. В то же время молил вразумить Веру, дать понять ей ценность истинных чувств, убедить вернуться…
Но вечность была неподкупна.
Подобно тому, как настоящее творчество не клюет на «червяка» мнимого усердия, так и судьба не «покупалась» на заверения в вечном послушании. Раз заслужил, — будешь отвечать. И никакие мольбы не выключат боль. Никакие попытки договориться не скостят срок.