Я посмотрела вверх, на Мэттью, спускавшегося с верхней палубы, а потом на Эда, устремившего свой взгляд на горизонт, где он пытался отыскать воздушные шары.
— Я люблю тебя, а ты уходишь… — с горечью произнесла я, повысив голос, чтобы она не расслышала в нем плаксивых ноток.
— Ты любишь его, правда? Так дай ему шанс, которого он заслуживает. И помни: ты — не твоя мать. У тебя есть право выбора.
Попытавшись сдержать слезы, я кивнула и стала смотреть на море, на пенный след, который тянулся за нашим паромом.
Роксана схватила меня за руку и заговорила с неожиданным напором:
— Холли, съезди в Нью-Йорк. Давай вместе сходим на Бродвей. Посмотрим действительно хорошее шоу и заплатим за действительно хорошие места.
— Ладно, — ответила я, кивнув ей.
— И пообещай мне, что будешь хорошей девочкой и вернешься домой, — добавила Роксана, сжав мою руку перед тем, как развернуться и уйти.
— Я буду… Я обещаю, — едва сдерживая слезы, произнесла я.
Внезапно на месте Роксаны передо мной возник Мэттью.
— Ты что, плачешь? — спросил он, дотронувшись до моего плеча.
— Нет. Хотя вообще-то да, — призналась я, вытирая глаза.
— Я думал, ты спросишь, почему я поехал с вами.
— Нет. Зачем… — сказала я, глядя на воду. — Я ведь сама тебя пригласила.
— Холли, посмотри на меня.
Я повернулась к Мэттью, чтобы взглянуть ему в лицо, в его теплые зеленые глаза.
«Он такой милый, — подумала я, — остроумный, без напыщенности и заносчивости, чувствительный до смущения. Мэттью Холемби — определенно редкая птица».
— Я люблю тебя, — сглотнув, сказал он, и адамово яблоко двинулось туда-сюда, словно совсем другой фрукт, например клементин. — И я действительно верю, что нам с тобой суждено быть вместе. Не могу объяснить почему… Просто так должно быть.
— Мэттью, — медленно произнесла я, думая, что очень хочу ему верить.
— Пожалуйста, дай мне закончить, — перебил он меня, засовывая руки в карманы.
Заметив его движение, я вдруг подумала, почему он не взял меня за руку. Вместо этого Мэттью достал из кармана открытую коробочку. Я моргнула от ветра и поняла, что смотрю на самый прекрасный изумруд из тех, что мне доводилось видеть раньше. Маленький, но ослепительно сияющий камень так и приковывал взгляд. Мой собственный изумруд.
— Эй, Холли! — позвала Алисия, шагая к нам с противоположной стороны палубы. Она показывала на борт «Властелина озер», возле которого сгрудились остальные пассажиры. — О черт! — добавила она, увидев, как Мэттью протягивает мне коробочку.
Я отвернулась от нее.
— Я купил его еще до твоего отъезда. И он не подойдет никому, кроме тебя. Я сначала хотел купить ожерелье, но подумал, что тебе не понравится носить на шее удавку, — взволнованно продолжил Мэттью. — Потом я подумал о кольце, хотя и считал, что это ужасная банальность. Браслет тоже не подходил тебе… — он запнулся.
— Холли! — закричал с верхней палубы Бен.
— Я люблю тебя, Холли Кэмпбелл, и я хочу, чтобы ты вернулась домой.
Крик, раздавшийся сзади, заставил меня обернуться как раз в тот момент, когда седоволосая леди — постаревшая Мэрилин Монро — падала с лестницы. Общий вопль пассажиров сопровождал каждый удар о ступеньку — голова, колени, снова голова…
Каким бы шокирующим ни было ее падение, но, стыдно признаться, единственной вещью, волновавшей меня в этот миг, был изумруд в руках Мэттью.
В настоящей практической медицине слепец ведет слепца.
Оксфордский учебник клинической медицины
Я сразу же услышала вопрос, переданный по громкоговорителю:
— Есть ли врач на борту?
О черт.
— Я могу помочь! — вызвался кто-то.
— Пойдем, — сказал Мэттью, подталкивая меня вперед.
Я стряхнула с себя наваждение и, шагнув в сторону лестницы, закричала:
— Я врач!
— Холли — доктор, пропустите ее, — потребовала Алисия, когда мы с Мэттью подошли к толпе пассажиров, окруживших упавшую леди, которая теперь лежала под лестницей. — Здесь доктор, дайте пройти!
Затем, понимая, что иначе мы не пробьемся, Алисия закричала, словно грабитель, угрожающий охране банка:
— А ну отвалите, черт бы вас побрал!
Удивительно: море голосов затихло и все отвалили.
— Мадам? — Я опустилась на колени возле пострадавшей, думая о том, что в первую очередь нужно проверить дыхание и кровообращение. Женщина дышала трудно и прерывисто, вокруг ее головы расползалось пятно крови.
— Это Хелен, — сказал с британским акцентом ее муж, Фарвелл. — Ее зовут Хелен.
Он добавил, что ей семьдесят пять и что, если не считать артрита, она никогда ничем не болела.
— Хелен, вы меня слышите? — спросила я, пытаясь определить, можно ли обеспечить ей доступ воздуха, не касаясь шеи.
— Не трогайте шею! — раздался голос Эда. — Это может парализовать ее!
— Она только что упала с лестницы. Возможно, ее уже парализовало, — ответил Мэттью.
— Она повернула голову, — произнес кто-то, указывая на Хелен. Я подняла глаза и увидела одного из рабочих парома, одетого в зеленую спецовку. — Видите? Она не парализована, — добавил он.
— Вы не доктор, — оборвала его Алисия.
— А то я сам не знаю, — добродушно согласился мужчина.
Хелен застонала, держась за левую сторону груди.
— Кто-нибудь, принесите мою докторскую сумку, — попросила я, оглянувшись на пассажиров и встретившись глазами с Эдом.
— Сейчас, — ответил он.
— Хелен, вы понимаете, где вы? Помните, кто вы такая? — спросила я.
Женщина только стонала, ее ноздри трепетали, а дыхание становилось все более прерывистым.
Мэттью расстегнул на ней блузу и приложил ухо к костлявой груди, словно индеец, пытающийся услышать звуки приближающейся конницы.
— С правой стороны признаки дыхания отсутствуют, — сказал он, начиная простукивать тяжело поднимающуюся и опускающуюся грудь женщины. Ее межреберные и подреберные мышцы не работали, затрудняя дыхание. — Отказ правого легкого и возможность отказа левого, — констатировал Мэттью.
— Пневмоторакс? — спросила я, и он кивнул.
— Мне нужна игла шестнадцатого размера, — сказал Мэттью и, повернувшись, крикнул: — Принесет кто-нибудь наконец докторскую сумку?
— Трахея не повреждена, — продолжила я, — но шейные вены расширены.