Учредители призадумались. И впрямь, отчего бы и нет? Поворчали что-то, мол, мультик, это, конечно, круче… Но дамочка оказалась на нашей стороне — расчетливая попалась, как и положено в ее поле и возрасте. На том и порешили. Созвонились со студией, Марик с их телевизионным режиссером всю ночь о чем-то коньяк пили…
— И вы молчали? — нехорошо щурится Наташа. Не знаю, как та особа из учредителей, а наша дамочка, и впрямь расчетлива и ущерб своим интересам сразу чует.
— Молчали! — соглашается Никифорович без тени смущения: — А что? По сценарию в рекламе только две роли — наши. К чему вас зря баламутить.
— Ага, — обижается Наташа, — Чтоб я еще хоть когда, хоть кого из вас, хоть к какой шабашке привлекла! Вот вам! — Наташа тычет в Никифоровича смачной фигой.
— Но-но-но! — кипятится нарассказчик. — Действительно никакой возможности пригласить вас, милая дама, разделить с нами тот скорбный труд не имелось. Имелась бы — пригласили бы…
— Просто вы пожлобились разделить со мной трапезу! — в тон отвечает Наташа.
— Так в том-то и дело! — спешит помирить всех Виталька. — В том-то и дело, что не было никакой трапезы! Представьте, — и в его интонациях тоже теперь прослеживается возмущение. Пусть легкое, пусть с изрядной долей самоиронии, но все-таки… — Все отснято за вечер. Все довольны. Учредители уже собираются отчаливать. То ли на монтаж, то ли вообще по другим делам. Ну и тут, наш Никифорович решает все же прояснить обстановку…
— Не за себя спрашивал, а за вас, Виталик. Вам, как существу молодому, всегда финансы требуются… Короче, кинули нас, ребята! Отменно кинули! «А вы, — говорят, — В рабочее время, для нужд родного коллектива трудились. Разве вы не за это зарплату получаете? Нет, ну хотите, пусть вам в бухгалтерии выпишут какую-нибудь премию… Сколько там процентов у вас положены премии? Вы ведь, полугосударственная контора, значит, такие вещи должны быть как-то в фонде оплат предусмотрены»… Представляете? А дамочка, явно вину свою почувствовав, и вдруг как завелась: «Недовольны?! А что вы хотели?! Гонорары и почести? Да вы только за то, что мы прокат этого ролика готовы оплатить уже в ноги нам кланяться должны!» Ну, я, конечно, не выдержал… Поклонился. Да! Подошел, плюхнулся на колени, распластался, обхватил ее лодыжки двумя руками…
— Надо было видеть их лица! — смеется Виталик. — Я думал, они все сейчас в обморок попадают.
— Так дамочка вместо положительной какой реакции — сама напросилась ведь, я ничего подобного не предлагал, в мою голову и прийти такое не могло — вдруг на змею сделалась похожа. Как зашипит: «Хватит паясничать! Я охрану сейчас вызову!» Хорошо еще, не лягнула. Такие каблуки, хорошо вместо гвоздей в доски вбивать…
Василий начинает, мы подхватываем: дружно аплодируем Никифоровичу. Если байка не преувеличена, и он действительно так при новых учредителях паясничал — честь ему и хвала. Пусть знают, что не в тупое стадо попали, а в коллектив с личностями и причудами. Никифорович откланялся, и снова помрачнел, вспомнив о главном.
— Премия к зарплате! — снова пригорюнился Никифорович и принялся передразнивать. — Они соображают, о чем говорят? Они хоть раз в наши ведомости заглядывали? Неужели не знают, что хоть все сто процентов от нашей официальной зарплаты бери, все равно голяк получится? Неужели Марик им не рассказывал, что все оплаты и поощрения — лично. Никак не по бухгалтерии… Все они прекрасно знали!
— Разумеется, — поддакивает Виталий. — Это же по глазам видно было. Просто ребята решили сэкономить. А мы — идиоты. Нужно было еще до работы четко обговорить размер оплаты.
— И это после всех тех несуственых цифр, которые они за ролик изначально отдать готовы были! Да хоть на десятую часть от той суммы, но мы, как актеры, имели полное право рассчитывать…
— Не, — совсем уже спокойно хмыкает Виталик. — Десятая часть, то слишком много было бы, но вообще хоть как за вечер обычной шабашки заплатить должны были. Это — по минимуму…
— Караул! — Наташа забыла уже все личные обиды и прониклась общими. Когда кому-то плохо, ей нечему завидовать, потому она сопереживает совершенно искренне. В принципе, она совсем не плохой человек. Просто с причудами и завышенным вниманием к моей маман. — Вот же подбросила судьба покупателей театра… Рабовладельцы, а не работодатели!
— Рабовладельцы! — хором соглашаемся мы. — Самые натуральные! — сокрушаемся. И я тоже.
А что вы думали? Не мой уровень? Мелочность проблем и корыстные интересы? Так ведь я, в отличие от вас — человек. И ценю в себе все это человеческое, и не хочу его терять. Потому охаю вместе со всеми и сокрушаюсь, и мучаюсь тайным вопросом, о какой сумме речь, и постыдной завистью: отчего это их в ролик пригласили, а меня — нет. Неужто я бездарность. Неужто Марику Виталькина игра нравится больше? А ведь сначала персонажей взяли, а потом уже сценарий писали. С таким же успехом и под меня, и под Наташу, и под кого угодно могли сценарий написать…
— Народ! — с округлившимися глазами с нашей железной лестницы скатывается Джон. — Народ! Тут такие новости! Завтра с утра всем нужно будет явиться на индивидуальные собеседования. Новые хозяева хотят познакомиться с коллективом. По тому, как Марик говорил, могу сказать — пахнет сокращением.
— На профпригодность проверять будут? У-у-у, бред! — фыркает Наташа.
— Девочки, не забудьте красивое белье одеть, — прыскает Светлана. — Всем жизнь развлекала, а индэвидуальными собеседованиями еще не тешила. Посмотрим, что за зверь…
— Рабовладельцы на тропе войны, — комментирует Виталик и уходит в гримерку. Собственно, все уже расходимся — скоро начинать…
* * *
«Территория детства! Взрослым вход воспрещен!» — гласит табличка на дверях в зал и чуткий Джон в одежде разбойника стоит с огромной линейкой и измеряет каждого, желающего войти. Если ты больше, чем «метр с кепкой», даже при наличии билета, пропускают тебя крайне неохотно. С причитаниями, советами с окружающими детьми: «Как думаете, пропустим это взрослое существо в наше царство?», и прочими ворчаниями. Разумеется, в результате все пришедшие на представление взрослые пропускаются «в виде исключения». Зато дети в восторге — спектакль еще не начался, а представление уже в самом разгаре. Вот здорово!
В общем, на наличие взрослых в зале обычно никто не обращает внимание. А я в третей картине, когда вынужденная спасаться бегством ныряю в зал и восхищая детвору, кувыркаясь в проходе, иногда даже от страха перед злым волком забираюсь с ногами на коленки какому-нибудь взрослому дядечке из зала и верещу: «Доброе дерево, спрячь меня, спаси!» Детей этот мой прием веселит ужасно, да и взрослые, вроде, не огорчаются.
На этот раз все шло, как положено. Я упала в зал, пару раз перекувыркнулась в проходе, собиралась было запрыгнуть на одного довольно высокого зрителя, и шарахнулась, заглянув в лицо его соседа. «Страшные, надо заметить, деревья у нас в лесу!» — пробормотала себе под нос и бросилась бежать в другой конец зала. Увиденное лицо было Рыбкиным.