— Никаких секретов за общим столом, мальчики. Мы все хотим знать, о чем вы говорите.
Джексон, уполномоченный ответить, с трудом сглотнул. Его брат сидел, уставившись в собственные колени.
— Можем мы выйти из-за стола, тетя Эмилия? Нам нужно в клозет.
— Ну конечно. Только не «можем мы», а «можно нам». И не обязательно рассказывать о том, куда вы направляетесь, во всех подробностях.
Двойняшки соскользнули со стульев и бросились к выходу. Когда они были уже у самой двери, Брайони пронзительно закричала, указывая пальцем на их ноги:
— Мои носки! Они надели мои носки с клубничками!
Мальчики повернулись и замерли, переводя взгляд со своих ног на тетушку. Брайони привстала. Робби догадался, что переполнявшие ее эмоции ищут выхода.
— Вы вошли в мою комнату и взяли их из моего комода!
Впервые за весь вечер Сесилия по собственному почину подала голос. Ей тоже было необходимо дать волю чувствам:
— Заткнись ты, ради бога! Что ты изображаешь из себя маленькую привередливую примадонну! У мальчиков не было чистых носков, и я дала им твои.
Брайони в изумлении уставилась на сестру. Та, кого она так беззаветно оберегала, набросилась на нее, предала! Пьеро и Джексон не сводили глаз с тетушки, пока та не отпустила их добродушно-снисходительным кивком. Они с преувеличенной, даже комичной осторожностью закрыли за собой дверь. Как только ручка встала на место, Эмилия, а вслед за ней и остальные взялись за ложки.
— Тебе следовало бы быть чуть сдержаннее по отношению к сестре, — мягко укорила Эмилия старшую дочь.
В тот момент, когда Сесилия поворачивалась к матери, Робби уловил слабый аромат ее тела и мысленно представил себя и ее на свежескошенной траве. Скоро они покинут дом. Он на миг закрыл глаза. Перед ним стояла двухпинтовая ладья с заварным кремом, и он удивился, что у него хватило сил поднять ее.
— Прости, Эмилия… Но она весь день выводит меня из себя.
— Очень странно слышать это от тебя, — со спокойствием взрослого человека отозвалась Брайони.
— Что ты хочешь этим сказать?
Робби понял: этого вопроса задавать не следовало. Брайони сейчас переживала неопределенно-переходный период своей жизни — уже не девочка, но еще и не девушка — и совершенно непредсказуемо переходила от одной крайности к другой. В создавшейся ситуации она должна была чувствовать себя увереннее в качестве набедокурившей маленькой девочки.
Вообще-то Брайони и сама точно не понимала, что она хотела сказать, но Робби этого не знал, потому и поспешил сменить тему разговора. Повернувшись к сидевшей слева от него Лоле, но адресуясь ко всем присутствующим, он начал:
— Ваши братья — славные ребята.
— Как же! — свирепо фыркнула Брайони и, не дав вымолвить ни слова кузине, выпалила: — Сразу видно, насколько мало вы понимаете!
Эмилия положила ложку.
— Дорогая, если ты будешь продолжать в том же духе, я буду вынуждена попросить тебя выйти из-за стола.
— Но ты только посмотри, что они с ней сделали! Расцарапали лицо и обожгли руки!
Все взоры обратились на Лолу. Ее лицо потемнело под веснушками, и царапины стали не так видны.
— Все выглядит не так уж страшно, — поспешил сгладить неловкость Робби.
Брайони метнула на него злобный взгляд.
— Следы от детских ногтей! — воскликнула Эмилия. — Нужно смазать мазью.
Лола собрала все свое мужество и сказала:
— Спасибо, я уже смазала. Мне теперь гораздо лучше.
Пол Маршалл откашлялся:
— Я сам был свидетелем схватки, мне пришлось их от нее оттаскивать. Должен заметить, я был немало удивлен поведением этих мальцов. Они на нее так накинулись…
Эмилия встала из-за стола, подошла к Лоле и взяла ее руки в свои.
— Ты только взгляни! Это не просто ссадины. Твои руки исцарапаны до самых плеч. Как, господи помилуй, они это сделали?
— Не знаю, тетя Эмилия.
Маршалл снова откинулся на стуле и через головы Сесилии и Робби обратился к девочке, смотревшей на него полными слез глазами:
— Знаете, не нужно стыдиться. Вы замечательная девушка и прекрасно их опекаете. Жаль, что вам так досталось.
Лола изо всех сил старалась не расплакаться. Прижав племянницу к животу, Эмилия погладила ее по голове.
Маршалл сказал, обращаясь к Робби:
— Вы правы. Они славные ребята, но, боюсь, им слишком много пришлось пережить в последнее время.
Робби удивился: почему Маршалл ничего не сказал раньше, если Лола так серьезно пострадала? Но тут началась всеобщая суета. Леон через стол спросил мать, не хочет ли она, чтобы он вызвал доктора. Сесилия встала. Робби тронул ее за руку, она обернулась, и их взгляды встретились впервые после того, как они покинули библиотеку. Однако времени на что-либо еще, кроме этих взглядов, не было. Сесилия поспешила на помощь матери, которая отдавала распоряжения насчет холодного компресса и бормотала слова утешения, склоняясь над племянницей. Только Маршалл остался сидеть за столом и в очередной раз наполнил бокал. Брайони привстала, увидев что-то на стуле, где сидел Джексон, и опять по-девчачьи пронзительно вскрикнула:
— Письмо!
Это был конверт. Она схватила его и хотела было уже вскрыть, но Робби не удержался и спросил:
— Кому оно адресовано?
— Здесь написано: «Всем».
Оторвавшись от тетушки, Лола вытерла лицо салфеткой. Эмилия же, найдя новый неожиданный повод для демонстрации родительского авторитета, строго сказала:
— Нет, ты его не откроешь. Ты сделаешь так, как велю я. Принеси его мне.
Брайони уловила необычные нотки в голосе матери и покорно обошла вокруг стола с конвертом в руке. Отойдя на шаг от Лолы, Эмилия вынула из конверта клочок линованной бумаги. Робби и Сесилия тоже смогли прочесть через ее плечо то, что на нем было написано:
Мы убигаем потому что Лола и Бети над нами издиваютца и мы хотим домой. Простите мы захватили намного фруктов. И пьесы не было.
Ниже мальчики затейливыми росчерками изобразили свои имена.
После того как Эмилия прочла письмо вслух, на несколько секунд воцарилась тишина. Лола сделала несколько шагов по направлению к окну, потом передумала и вернулась к столу. Покачивая головой, она рассеянно бормотала снова и снова:
— Черт, черт, черт…
Маршалл подошел и положил руку ей на плечо:
— Все будет хорошо. Мы разобьемся на группы и вмиг найдем их.
— Ну конечно, — подхватил Леон. — Они ведь ушли только несколько минут назад.
Погруженная в свои мысли, Лола, казалось, ничего не слышала. Направляясь к выходу, она отчетливо произнесла: