– Не могу, – ответила Лиззи. – Дела надо делать, вершить чудеса. – Она взяла его ладонь и ненадолго вплела в нее свои длинные бледные пальцы. – Номерок оставишь?

Он сделал это незамедлительно.

– Осторожней, Медж, – напутствовала она, прежде чем отплыть через травяное пространство. – Смотри, никого не зашиби!

На Гользене, как обычно, был костюм а-ля тридцатые: двубортный, в широкую меловую полоску и с широченными лацканами. Интересно, где он только такие берет, а главное, зачем? Хотя какая разница…

– Учти, мне некогда, – остерег Медж, когда тот подошел.

Троица сопровождающих остановилась на почтительном десятке метров и сгрудилась посреди лужайки. Гользен змеился улыбкой – тонкой, будто прорисованной пунктиром и тут же стертой.

– Еще бы. Дела сердечные? – поинтересовался он.

– Тебя не касается.

– У меня предложение.

– То же, что обычно?

– Типа того.

– Тогда и мой ответ будет таким же.

– А если я снова спрошу, почему?

– Потому что он вор.

– Мы все воры.

– Он другой.

– Просто более организованный, что означает лучшую отдачу – для нас. Не вижу разницы между ним и тем хромым, с которым ты якшаешься. Кроме хромоты, понятное дело.

– Джефферс ничего не берет.

– Все что-то да берут, Медж. Только кто-то незаметней, чем другие, вот и все. Кто-то вообще одним взглядом.

– На что ты намекаешь?

– Догадайся сам. Я считаю, что с Райнхартом условия чище, а доход звонче.

– Насчет него ты заблуждаешься. Рано или поздно до тебя это дойдет.

– Нет это ты поймешь, что грядут перемены, – назидательно поднял палец Гользен. – Совершенство зовет тебя, и настало время прислушаться к его голосу.

– Ты знаешь, я во всю эту чушь не верю.

– А это от тебя не зависит. Совершенство верит в тебя, взывает к тебе. Вопрос лишь в том, хочешь ли ты быть на стороне победителей.

– С каких это пор у нас появились стороны?

– Ты что, дурачишься? Как минимум, две стороны есть у всего. Ты сам знаешь: даже у отдельно взятого человека.

– Такого, как ты, может, и да. А у друзей такое не водится.

– Боже ты мой! – хмыкнул Гользен, буравя собеседника нагло-настойчивыми глазами. – Ты слишком много времени тратишь на ту хиппарку.

– Я, кажется, уже сказал: мне некогда. У тебя все?

– Думаешь слинять? Линяй, но только не очень надолго и желательно с возвратом. А то будет жаль, если ты пропустишь самое волнительное. – Поймав на себе пронзительный взгляд Меджа, Гользен осклабился. – У тебя, вероятно, еще будет шанс передумать. Но только один. Место мы за тобой сохраним. Нам нужны друзья, такие как ты – с опытом, волей, силой ума. Надеюсь, ты наконец увидишь, где и с кем твои истинные интересы.

Круто повернувшись, он двинулся восвояси.

Собеседник смотрел ему вслед. Откуда Гользену известно, что он задумал покинуть город? Только из разговора с единственным человеком, которому Медж насчет этого открылся. Странник – он к нему недавно ходил за советом. Хотя как сказать – за советом? Разговор с ним Медж завел как бы невзначай, якобы из гипотетического интереса, а потому Странник вряд ли бы проговорился.

Что ж, лишний раз свезло. Стало понятно, как далеко простирается влияние Гользена и насколько решительно он настроен. Собственно, об этом и так можно было догадаться. Вес, надо признать, нешуточный.

Но это неважно, пока.

Остановившись у церковного двора, Медж попробовал перемолвиться с Одиночкой Клайвом. Из него слова не вытянешь, и тем не менее хотелось заручиться благословением своего бывшего наставника, хотя бы между строк. От него он ушел в смешанных чувствах – но что уж теперь…

Надо двигать. И воплощать задуманное.

Глава 6

В понедельник в девятом часу вечера я разгуливал по СоХо. Здесь я находился уже два часа, так что успел соскучиться и замерзнуть. Под моим доглядом в «Свифт» прибыли вначале Кэтрин, а затем Кристина (интервал составил десть минут), после чего я стал нарезать траекторию по соседним кварталам. Когда притомило и это, я украдкой прошел по магазину, затем обратно и, выбравшись наружу, постепенно оказался на территории старинной церкви Святого Патрика. Небольшой квартал там в основном окружен трехметровой кирпичной стеной, которая примыкает к белому боку другого здания. А внутри стены посреди ухоженной лужайки стоит непритязательная песчаного цвета церковка, при которой на чистеньком кладбище аккуратными рядами расположены надгробия. Местечко спокойное, своей безмятежностью дающее приют даже безбожнику. Но уж очень промозглое в такую погоду.

К моему приходу читательский кружок уже расходился, а две моих дамы, прикупив в магазинном буфете кофе, расположились с бумажными стаканчиками на бетонной скамье снаружи. Так у них, видно, было заведено. А напитки, как известно, располагают к неторопливости.

Я стоял через дорогу, в затенении церковной стены, и получается, тоже не спешил. Ждал их.

Уже прояснилось, что той ночью в дом Кэтрин Уоррен никто физически не проникал, помимо тех, кому это положено.

Кристина тогда пробовала ей отзвониться, но натыкалась на голосовую почту. Сообщение Кэтрин поступило около девяти вечера, а обнаружили мы его лишь в четвертом часу утра. Когда я утром открыл глаза, Кристина – вот это да! – уже не спала и была на ногах. Правда, ее ранним звонком подняла Кэтрин, которая с извинением и шуточками еще раз доложила о происшедшем. Причиной паники у нее послужило то, что в офисном уголке их дома кто-то шарился. Но позже все разъяснилось. Ее муж, заскочив домой по дороге на деловой ужин, получил звонок насчет того, что ему с утра надо срочно лететь на переговоры в лондонский офис, первым же бог знает каким рейсом из аэропорта Кеннеди (вот вам издержки деловой жизни: при работе в пиццерии вам на такие подвиги идти не приходится!). Он взялся искать паспорт – Кэтрин сунула его куда-то не в то место, где он лежал обычно, – и за собой не прибрался. Кто-то бы на это даже внимания не обратил, но, как видно, миссис Уоррен держала дом в строгости и от ее взгляда не укрывалась ни одна мелочь.

В общем, отбой тревоги.

После этого звонка Кристина слегка стушевалась: чувствовалось, что ей неловко за свою подругу. По логике, мне ничего не мешало разворчаться на предмет того, что, мол, ей мешало позвонить тебе еще раз и сказать, что все в порядке? Но я промолчал, а вместо этого задумался насчет Кэтрин более серьезно. Моя бывшая жена Кэрол, помнится, легко приходила в состояние тревожности еще до того, как действительно происходило что-то скверное – скажем, смерть нашего старшего сына Скотта. Из опыта мне известно, что тревожность – грандиозная сила, по сути своей не менее пагубная, чем одержимость. Казалось бы, что в этом такого: ну тревожится человек из-за какого-то там пустяка. Делов-то! Не проще ли заняться решением реальных проблем?