Неразборчивая в связях и своевольная, она к тому же стала жертвой опасной болезни. Ее будущая свекровь жаловалась, что трансильванские Батори из Эчеда не предупредили клан Надашди о преследующих девочку приступах головной лихорадки, во время которых у нее закатывались глаза и случалось недержание. А перед приступом ее одолевало бешенство, которого ни Надашди, ни Батори не могли сдержать. Она колотила и царапала слуг, выкрикивала непристойности и рвала на себе в клочья одежду.
Потом наступила беременность. Но госпожа Надашди не могла позволить изъянам своей потенциальной невестки разрушить союз, как не могла этого позволить и мать из рода Батори. Этот альянс был слишком важен для обоих кланов.
Эржебет заточили в отдаленном замке Батори, чтобы там она могла переждать свой позор. Вопящая новорожденная девочка, вышедшая из чрева четырнадцатилетней графини, была навсегда удалена ото всех.
Малышку отобрали у нее сразу же. Анна Батори, мать Эржебет, не могла допустить, чтобы была пролита благородная кровь Батори – даже если речь шла о бастарде. И потому отдала маленькую девочку, завернутую в шерстяную шаль, какой-то крестьянке.
– И чтобы мы больше никогда не слышали об этом ребенке, – сказала она. – Возьми ее и воспитай как свою дочь. Мы будем давать тебе деньги, чтобы она ни в чем не нуждалась. Не забывай, ведь в ее жилах течет кровь Батори.
Через месяц молодая графиня узнала о смерти своего возлюбленного. Ее отец отправился было в Шарвар расправиться с ним, но чума опередила графа и унесла юношу раньше…
На следующий год, как и планировалось, Эржебет вышла замуж за Ференца Надашди.
Теперь графиня переводила взгляд с молодого всадника на свои руки. Достав серебряное зеркальце, она пристально рассматривала свое лицо. Несмотря на заботы Зузаны, веки начали потихоньку обвисать…
И ее мысли вновь обратились к ночным играм и свежей, упругой коже молодых, пышущих здоровьем девушек.
Луга близ Чахтицкого замка
21 декабря 1610 года
Лишь через несколько недель после своего прибытия в замок Янош заметил Зузану. Он скакал на белом жеребце к опушке леса через луга, простиравшиеся от замка за деревню Чахтице.
Зузана копала землю на берегу ручья. Она искала особую серую глину, которую использовала в одном из своих снадобий для ухода за кожей графини. Ее волосы соломенного цвета были прикрыты платком, но, увидев изъеденную оспой кожу, конюший тут же узнал девушку.
– Зузана! – позвал он, и лицо его осветилось широкой улыбкой. – Ты ли это?
От неожиданности девушка вскрикнула и прижала руку к губам. Жеребец пугливо шарахнулся в сторону. Янош был превосходным наездником, но конь оказался слишком резвым для него, и конюший свалился, хотя и продолжал крепко держать поводья.
– Вот дьявол! – выругал он коня и, ворча, поднялся на ноги.
– Не ушибся? – озабоченно спросила Зузана. – Извини, я не хотела напугать твою лошадь.
Жеребец, почувствовав кураж, встал на дыбы и натянул повод в руке у Яноша.
– А ну, тихо! – прикрикнул на него тот, хватаясь за поводья обеими руками. – Успокойся.
Жеребец фыркнул на девушку с грязными руками и воинственно посмотрел на нее. Но вместо того чтобы в страхе отступить, она протянула ладонь к его морде.
– Спокойнее, парень. Спокойнее.
Она заговорила с конем певучим голосом, а Янош потер свои ноющие от падения ребра.
– Это не твоя вина. Просто он еще не привык к незнакомцам. Я пытаюсь объездить его, но это не так просто.
– Графиня считает, что это будет чудо, если ты его объездишь.
Янош нахмурился.
– В самом деле?
Зузана вспыхнула. Она поняла, что упоминание о графине немного испортило настроение ее собеседнику.
– Твой отец говорил мне, что ты у нее в служанках. Меня просили отыскать тебя, чтобы передать привет от твоих родных.
– Ты мог спросить обо мне, – сказала Зузана, глядя на реку.
– Если б я спросил, все бы подумали, что мы знакомы. Замок так и кишит шпионами и соглядатаями.
Зузана отвернулась, кусая губы.
– А я не доверяю графине никаких сведений, – продолжал Янош.
Зузана прямо посмотрела на него.
– Ты никогда не должен плохо говорить о графине!
– Почему?
– Потому что она очень опасна и очень могущественна. Ты должен это знать!
– Как ты выносишь работу у такой жестокой хозяйки?
Зузана нахмурилась, вытирая испачканные пальцы.
– У меня нет выбора, – ответила она, но ее синие глаза блеснули. – Много лет назад она назначила меня в свои личные служанки.
– А правда ли то, что о ней говорят? Ну, что она пытает невинных девушек?
Зузана уставилась на него, и ее глаза наполнились слезами.
– Правда, что она их убивает? – допытывался Янош.
Зузана зажмурилась и зажала руками уши.
Конюший взял ее за плечи и встряхнул.
– Так это правда?
– Да, – прошептала она. – Я сама не видела, но по ночам слышала их крики…
Где-то в Словакии
21 декабря 2010 года
В библиотеке эхом разносился голос графа. Он говорил так, будто обращался к большой аудитории.
– В течение многих лет мы выпалывали из рода Батори незаконнорожденных потомков, изолировали их. Эти бастарды из крестьянских семей только марали наш род. Среди них попадались даже такие наглецы, которые притязали на богатства Батори. Но, несмотря на всю их назойливость, у них не было шансов получить наследство. Мы прекрасно со всем управлялись – до тех пор пока в это не начал совать нос ваш муж.
Грейс вызывающе наморщилась.
– Мой муж?!
– Он отследил потомков семей, чьи дочери были уничтожены во время правления графини, – и планировал отплатить за это. Его следовало остановить.
Грейс посмотрела на свою левую руку, на золотое обручальное кольцо.
– Чеслава допустили к Венгерскому государственному архиву в Будапеште. Он настаивал, что его словацкое происхождение дает право ознакомиться с документами, собранными на словацких землях, а его мать была венгеркой. И…
– И что?
– И ему представили сотни страниц документов начала семнадцатого века. Во владениях Надашди все записи велись аккуратно. Еженедельные сводки о покупках, жалованье, долгах…
– Почему все это его интересовало?
– Очевидно, среди бумаг попался гроссбух, который графиня заполняла собственноручно – нечто вроде дневника. Дневника, в котором она, по-видимому, документировала свою… деятельность. Думаю, ваш муж выкрал этот гроссбух из архива. На его страницах значились имена шестисот женщин. А точнее – шестисот двенадцати. Там же были записаны свидетельские показания.