– Дерьмово, – бурчит Трой.
– Именно, – кивает Джонни и пишет «Отвращение к самому себе» в следующей дуге.
– Нужно было написать «Дерьмо», – говорит Майкл.
Слова выскакивают прежде, чем он успевает себя остановить.
– Спасибо, Майкл. Думаю, для нашей цели большой разницы нет, – отвечает Джонни.
У него на щеках вдруг проступают розовые пятна. Поручили бы это дело кому-нибудь пожестче характером, если резкое слово его шокирует, думает Майкл. И все же чувствует угрызение совести.
– Кто еще подскажет, чем занимается человек, когда ему плохо? – спрашивает Джонни.
– Больше пьет алкоголя? – великодушно предлагает Майкл.
Джонни рисует новую дугу и заполняет ее.
– Спасибо, – говорит он, розовые пятна на щеках бледнеют. – А чем это может закончиться?
– Похмельем, – откликается Лилли.
Все смеются.
– Еще большей тревожностью, – говорит Трой, и Джонни подрисовывает стрелку, ведущую к кругу.
А-а, думает Майкл, теперь понятно. Это лепестки. Какое странное совпадение, ведь именно цветы меня сюда и привели.
Рита, седовласая леди в сари, сообщает, что реже выходит из дома, и многочисленные родственники не зовут ее в гости; Карен говорит, что перестала делать то, что так любила раньше, – устраивать вечеринки и встречаться с друзьями, отчего становится еще несчастнее; Трой признается, что часто выходит из себя, а потом чувствует себя виноватым; Колин, молодой человек в шлепанцах, рассказывает, что начинает есть без меры, а потом себя за это презирает. Так они продолжают до тех пор, пока цветок полностью не обрастает лепестками.
Не высказался только один человек, замечает Майкл. Это Эбби. Бледная и тихая, она с самого начала еще не проронила ни слова. Интересно, что у нее за история? Украдкой он приглядывается внимательнее. У Эбби усталый вид; она то и дело прикрывает глаза, будто засыпает.
Майклу хочется ее поддержать. Может, спросить, не принести ли ей кофе снизу, от стойки регистратуры, им обоим не помешало бы взбодриться.
Джонни все еще не закончил говорить.
– Итак, почему мы делаем эти вещи, хотя они нам вредят?
Рита тем временем быстро что-то пишет, затем поднимает голову.
– Может, потому что это успокаивает?
– Каким образом?
– Ну, например, остаться дома намного легче. Последнее, чего мне хотелось бы, когда я в подавленном состоянии, это общаться с людьми.
– Именно, – подтверждает Джонни.
– Джонни? – Лилли подается вперед, и Майкл приказывает себе не таращить на нее глаза. – Это называется «безопасное поведение»?
– Да.
– Не понимаю, почему безопасное, ведь на самом деле эти вещи нам вредят?
– Потому что, когда мы так поступаем, мы чувствуем себя в безопасности, – объясняет Джонни. – Но важно помнить: пусть эти поступки и приносят облегчение, оно временное.
– А-а. – Лилли откидывается на спинку, явно довольная, что ей стало понятнее.
Вот те на, думает Майкл. У него хватает умственных сил, чтобы уяснить логику. Как будто отказа от бизнеса недостаточно. Теперь, похоже, мне придется еще и бросить пить.
* * *
Я волнуюсь за Каллума, думает Эбби. Кто его поднял, приготовил ему завтрак, помог сходить в туалет? К этому часу он уже должен быть в школе, но Гленн вряд ли возьмет отгул, а Еве одной ни за что не справиться. Могу поспорить, здесь ни у кого нет ребенка, который требовал бы столько внимания, иначе они сейчас так мило не беседовали бы. О чем вообще они говорят, и что это за молодой Хью Грант с челкой? Джонни, кажется, его зовут, только я не понимаю ни слова из его болтовни. Как остальным удается уловить, о чем речь, и подключиться к разговору?
Она закрывает глаза, пробует отгородиться от всех… Если бы это было так просто. Что бы она ни делала, ее мысли здесь, роятся в голове, въедаются в мозг. Как бы ни пыталась она их проанализировать, обратиться к собственному рассудку, мысли ходят по кругу: ты неудачница, плохая мать, никчемное существо. Недостойное любви, безответственное, слабое.
С утра Эбби вытребовала какое-то лекарство, чтобы привести в порядок мысли. Скорее даже не вытребовала, а выпросила – спрятав подальше гордость. Ей всего лишь хотелось остановить лавину самобичевания. За последние часы стало гораздо хуже, сил больше нет терпеть. Но психиатр сказал: «У вас в крови еще есть темазепам», и выделил совсем маленькую дозу успокоительного.
– Таким образом, при депрессии что-то выходит из строя, – продолжает Джонни. – И первый шаг к восстановлению равновесия – желание изменить шаблоны поведения. Стоит понять, как мы сами усугубляем свое положение, как появляется мотивация…
Никогда в жизни Эбби не чувствовала себя настолько неуверенной. Словно между ней и остальным миром воздвигнута стеклянная стена, и она не в состоянии сориентироваться или понять, что происходит.
Внезапно Эбби осознает, что ей нужно делать: идти домой. Джонни стоит к ним спиной, что-то пишет на доске…
Она доходит до середины комнаты, когда психотерапевт оборачивается.
– Эбби, вам нужно выйти?
– Да. – Она почти не слышит собственный голос, настолько он слаб. – Нужно, – произносит она чуть громче и берется за дверную ручку.
– Я бы очень хотел, чтобы вы ничего не пропустили. Нам осталось всего несколько минут.
Она открывает дверь.
– Гм, подождите секунду…
Эбби не обращает внимания на его слова, выходит в коридор и слышит, как за спиной он говорит оставшимся:
– Прошу меня простить.
Она ускоряет шаг, однако он идет за ней и осторожно касается плеча.
– Эбби, что с вами?
Невыносимые мысли возвращаются.
– Мне пора домой, – говорит Эбби, пытаясь вновь обрести только что ее посетившую ясность ума.
Она опять направляется к лестнице, однако успевает сделать лишь несколько шагов.
– Стойте! – Голос Джонни звучит резко.
– Все в порядке? – спрашивает какая-то женщина.
Оказывается, это сестра, преследовавшая Эбби все утро. Она спешит к ним, поднимается по лестнице.
– А, Сангита! Эбби хочет уйти с сеанса… – Джонни улыбается, но чем вызвана улыбка, Эбби не понимает.
– Мне нужно заботиться о сыне, – объясняет Эбби. Может, как только он это поймет, то сразу ее отпустит?
– Пожалуй, сейчас важнее другое, – возражает Джонни и чуть заметно кивает Сангите.
– Я все улажу, – говорит Сангита. – Эбби, пойдем, поболтаем немного?
– Нет, – отрезает Эбби. Еще чего!